OreGairu 9 (рус) Глава 6

Глава 6: Тем не менее, Хикигая Хачиман...

Я осел на диван в гостиной и услышал встрявший между мерным тиканьем минутной стрелки щелчок.

На автомате повернувшись к часам, я увидел, что часовая стрелка показывает полночь.

Хирацука-сенсей высадила меня из машины довольно давно.

Мои домашние уже поужинали и разошлись по комнатам. Камакура наверняка пошёл спать к Комачи.

Котацу, наверно, потому, что было стареньким, изредка жужжало. Уходя, его не выключили. Я встал, щёлкнул выключателем и лёг обратно.

Как ни странно, холод был мне только на руку. И заснуть вряд ли даст, и голову очистит, как при морозной погоде.

Хирацука-сенсей явно оставила мне подсказку. И, думаю, не только сегодня, она вела меня вплоть до этого самого дня. Но я не замечал этого, принимал за нечто другое, возможно, даже отмахивался. Поэтому мне нужно было обдумать всё с самого начала.

Я должен установить и обдумать проблемы заново.

Ближайшей и крупнейшей помехой, разумеется, был совместный рождественский праздник. Хоть я и пришёл ему на помощь, он был на грани срыва.

К тому же, стала явной проблема Ишшики Ирохи. Я толкнул её на пост президента – а она с учсоветом не справлялась.

И ещё с этим связана проблема Цуруми Руми. Я не знаю, как на ней отразились мои действия в деревне Тиба на летних каникулах. Но её нынешнее состояние отнюдь не казалось мне хорошим.

Остаётся… остаётся проблема клуба обслуживания.

Но одна мысль о последней погружала мою грудь в липкое отчаяние, и в голову не приходило ничего, напоминающего решение даже отдалённо. В ней крутились лишь выражение лица человека, отступившегося от возможности, натужная улыбка и слова, которые я должен был услышать.

Забив этим разум, я потерял прилично времени. Лучше подумать об этом после.

Отложив последний вопрос, я обратился к трём первым, имевшим чёткие цели, и потому понятным.

Во-первых, нужно использовать это мероприятие, чтобы подвести Ишшики к роли правильного президента учсовета. Во-вторых, нужно сделать так, чтобы Руми могла красоваться своей улыбкой даже в одиночестве. И в-третьих, установив некий уровень кооперирования с Кайхин Сого и самим Таманавой, мероприятие нужно было провести в рамках возможного.

Если этого достичь, получится временное решение.

Я продолжал перетасовывать проблемы в голове, по-сапёрьи выискивая оптимальные маршруты. Связывало все три рождественское мероприятие. Они сложились вместе.

Мне осталось лишь найти идеальный способ разобраться с ними.

Но, всю неделю проработав на собраниях, я понял, что это будет за подвиг. Вряд ли мне удастся повернуть ситуацию в нужную сторону в одиночку. Я даже способы улучшения ситуации с Таманавой обсуждал.

Что делать? Попросить кого-нибудь о помощи?

Раз дело дошло до такого, на уме только Комачи.

Но у неё экзамены скоро, и мешать ей нельзя. Я не мог просить о помощи свою младшую сестру, которой через два месяца поступать. Не мог портить ключевой момент её жизни.

Кого тогда? Займокузу? Ему я мог навязываться без всяческих угрызений совести. Он и не занят наверняка ничем. Но всё же, там слишком много людей, чтобы его разум не заволокло испугом. Он и с однокашниками-то с трудом общается, куда его на встречу с другой школой тащить.

Нет, я знаю, что Займокуза тут не виноват.

Причина и ответственность лежат на мне.

Насколько же я хрупкий?

Почему так сразу решаю положиться на остальных? Попросив помощи однажды из-за той ошибки, я мгновенно тянусь к людям снова.

Когда я стал таким слабым?

Должно быть, узы между людьми – сильный наркотик. Ты невольно поддаёшься ему, и содержимое твоего сердца постепенно пустеет. Затем привыкаешь всегда полагаться на остальных, и становишься не в состоянии действовать в одиночку.

Не значит ли это, что, протягивая руку остальным, на самом деле я подвергал их пыткам? Что я создавал людей, которые не смогут устоять в одиночку?

Хоть мы и должны были не давать им воду, а приводить к воде.

То, что ты готов отдать легко, несомненно, фальшиво. То, что ты готов отдать легко, несомненно, могут у тебя отобрать.

Во время выборов в учсовет Комачи дала мне причину. Я считал, что удерживаю клуб обслуживания от исчезновения ради Комачи.

Возможно, ошибся я тогда именно поэтому.

Хоть и должен был отталкиваться от своего ответа, от своей причины.

Даже сейчас я искал причину в других. Делал вид, что действую ради Ишшики, ради Руми, ради мероприятия.

Это ли мои причины? Кажется, я ошибаюсь в предпосылках. Думаю о неправильном.

Чтобы осознать, что правильно, а что неправильно, думать надо с самого начала.

Ради чего я всё это время действовал? В чём причина? Нужно откатить память назад.

Праздник должен удаться ради Ишшики Ирохи и Цуруми Руми. Я работал над праздником, потому что усадил Ишшики на пост президента. На тех выборах я сделал это потому, что не хотел, чтобы президентом стали Юкиношьта и Юигахама. Почему я этого не хотел? Причина, данная Комачи, подставила мне лишь почву, по которой я пошёл, но у меня была и своя, истинная причина…

У меня было желание.

Когда-то это было единственное, чего я когда-либо желал, и всё остальное было мне не нужно до такой степени, что в моём сердце зародилась к нему ненависть. Но, будучи не в силах обрести желаемое, я начал думать, что его не существует.

Однако это родилось из того, что я думал, будто заметил его. Будто коснулся его.

Потому я и ошибался.

Мой вопрос готов. Осталось лишь думать. Над ответом.

Не знаю, как долго я размышлял, но синева ночного неба начала рассеиваться.

Я всё это время думал, но на ум не шло ни единого шага, ни единого плана, ни единой стратегии. И это не зависело от того, к какой логике, теории, причине и софистике я обращался.

Поэтому, возможно… Это и есть мой ответ.

× × ×

Я сидел в классе после уроков. От потягивания и пары поворотов головы поясница и шея жалобно хрустнули.

В школу я в итоге отправился невыспавшимся. Едва усевшись за парту, я бухнулся на столешницу и пролежал так все уроки.

Но разум мой сейчас был пугающе чист.

Я всё ещё сомневался в том, на осознание чего ушла вся ночь. Не был уверен в том, правилен ли ответ.

Но ничего другого в голову не шло.

Сделав последний большой вздох, я встал.

Моим финишем было только одно место.

Я вышел из класса и пошёл по коридору.

Стужа пустынного прохода меня не беспокоила. Ибо последние минуты кровь моя текла по венам так быстро, что температура тела беспутно возросла. Звон атакуемых ветром окон и крики спортсменов казались такими далёкими, что я их не слышал. Потому что раз за разом повторял про себя нужные слова.

Я видел дверь, ведшую в нужное мне место. Её запечатывала гробовая тишина.

Я встал перед дверью и медленно вобрал в лёгкие воздух. После этого постучался два, три раза. Сколько раз я открывал эту дверь раньше, не счесть, однако стучался в неё впервые. Но цель моя была такова, что постучаться было в самый раз.

Я немного подождал, но ответа не было.

Тогда я постучался ещё раз.

– Войдите… – слабо послышалось из-за двери. Вот, оказывается, как слышны через неё голоса, а я и внимания не обращал. Дождавшись осознания, я дотронулся до двери.

Открываясь, она зажужжала колёсиками. Дверь была тяжёлой. Это всегда так было? Я напрягся и распахнул её.

Изнутри на меня с привычных мест смотрели дофига удивлённые лица.

– Хикки, чего ты стучишь? – озадаченно спросила по своему обыкновению держащая в руке мобильник Юигахама Юи.

Юкиношьта Юкино заложила книгу закладкой и положила её на стол. Она вперила глаза в столешницу.

– Я же сказала, что ты можешь больше не заставлять себя приходить, – тихо прошептала она в пространство.

Я молча, чтобы ни одно слово не ускользнуло от моих ушей, слушал её голос.

– Просто у меня есть одно дело, – кратко произнёс я, и Юкиношьта замолчала. Я стоял на месте. Комнату окутала такая тишина, словно все смотрели на снисходящего с небес ангела.

– М-может, присядешь? – решительно спросила Юигахама, и мы с Юкиношьтой одновременно перевели взгляд на неё. Я кивнул и пододвинул к себе ближайший стул, сев на него так, чтобы Юкиношьта и Юигахама оказались прямо передо мной. А-а-а, я впервые понял, что именно так видят комнату те, кто пришёл сюда за помощью или с вопросом. Стул, на котором сидел до сего времени я, стоял в стороне диагонально от Юкиношьты, пустой.

– В чём дело?.. – встревоженно спросила Юигахама. – Ты сегодня какой-то не такой…

Естественно. Я же пришёл сюда не как член клуба.

Ответ, который я искал снова и снова, был только один.

К такому ответу приходишь, ошибаясь, ибо решить то, на чём споткнулся, невозможно.

Тем не менее, ты можешь спросить снова. Поэтому на сей раз я начну накапливать правильные ответы один за другим с самого начала, ступая верным путём и придерживаясь верного курса. Ничего другого не остаётся.

Вдохнув полную грудь воздуха, я поднял голову.

– У меня к вам одна просьба.

Слова, которые я раз за разом прокручивал у себя в голове, вышли наружу проще, чем мне представлялось.

Поэтому, возможно, морщины на лице Юигахамы и разгладились.

– Хикки, ты собираешься начать серьёзный разговор…

Она тепло улыбнулась. Но на лице Юкиношьты было совершенно другое выражение. На меня были направлены её глаза, но не взгляд. Когда я это заметил, мой голос начал слабеть.

– Тот праздник, о котором говорила Ишшики… В общем, всё куда хуже, чем я думал. Поэтому я хочу попросить вас о помощи…

Едва мне удалось договорить, взгляд Юкиношьты упал на пол.

– Но… – неуверенно произнесла она.

– Нет, я знаю, что ты хочешь сказать, – перебил я её, не дав завершить фразу после вводного слова, и быстро заговорил: – Я решил всё сам, даже говорил, что Ишшики мы лишь навредим. Но сделал её президентом учсовета именно я. И я понимаю, что виноват, главным образом, сам.

Как плохо получится, если мне сейчас откажут. Мне нельзя, чтобы Юкиношьта отвергла меня, но мне нечем было её убедить. Буду говорить то, что приходит в голову.

– Помнишь ту девочку из деревни Тиба? У неё всё по-старому…

– А-а-а… Руми-чан, кажется?

Юигахама нахмурилась. Тот случай никому не было весело вспоминать. Тогда никто не был спасён, и всем был навязан худший исход.

До сих пор мои методы к этому и вели. Правда, в этом я опять ошибаюсь. И, чтобы не ошибиться снова, я отчаянно говорил:

– Поэтому я хочу что-то сделать. Я знаю, что сам послужил всему причиной и что это слишком нагло, но всё равно хочу, чтобы вы исполнили мою просьбу.

Когда я договорил, лежащий на столе кулак Юкиношьты стал немного меньше.

– Вина лежит на тебе – ты это пытаешься сказать?

– Ну, отрицать не буду.

Открыто или скрытно, но во всех случаях на результат влиял я. Такова была истина. Когда я ответил, Юкиношьта опустила глаза и закусила губы.

– Ясно… – словно не сказала, а выдохнула она и подняла взгляд. Её заволакивающиеся влагой глаза долю секунды хватались за меня, но потом отвернулись. Выдержав паузу, словно для поиска нужных слов, Юкиношьта холодно заключила: – Раз ты считаешь, что ответственность за произошедшее лежит на тебе, значит, тебе же за собой и подчищать, верно?

У меня спёрло дыхание. Но я знал, что оставлять её слова без ответа нельзя, и умудрился сипло проговорить:

– Верно… Прости, можешь всё забыть.

Теперь у меня не осталось ничего. Другого я не придумал. Да и чего уж, Юкиношьта совершенно права.

Поэтому я мог с ней согласиться. Как минимум, теоретически.

Я собрался встать со стула и выйти из комнаты, но меня окликнул томящийся одиночеством голос.

– Подожди.

Этот голос эхом облетел тихую и холодную комнату.

Юигахама смотрела нас с Юкиношьтой покрасневшими глазами.

– Что вы делаете? Почему, почему всё так стало? Это странно, – дрожащим голосом сказала она. Мы с Юкиношьтой пришли к логическому соглашению, а она посчитала это неправильным без всякой на то основы.

Когда Юигахама повела себя так, как и должна была повести, мои скулы расслабились. Слабо улыбаясь, хоть и собираясь приняться за убеждение, я медленно, словно малому ребёнку, пояснил:

– Нет, вовсе это не странно… Свои дела делаешь сам. Это же очевидно.

– Пожалуй, – согласилась со мной, выдержав паузу, Юкиношьта. Услышав наше согласие, Юигахама неистово затрясла головой и огрызнулась:

– Да нет же, то, что вы говорите, неправильно.

Увидев, что в глазах Юигахамы скапливаются слёзы, я ощутил на сердце обруч и попытался отвернуться. Однако её добрый голос мне этого не дал.

– Понимаешь, Хикки, тут, как бы, не только ты виноват. Ну, это ты, конечно, всё продумал и проделал, но чем мы лучше? Мы всё на тебя скинули…

– Нет, всё не так.

Я искал слова, которые должен был сказать повесившей голову Юигахаме. Не сказал бы, что на меня всё скинули. Мне это даже в плюс обернулось.

Однако в глазах у поднявшей на меня голову Юигахамы по-прежнему стояли слёзы.

– Ты не прав. Это не только из-за тебя всё стало вот так, из-за меня тоже, как бы…

Юигахама повернулась к Юкиношьте. Судя по её взгляду, она собиралась возложить вину на ещё одного человека.

Юкиношьта встретила этот взгляд. Однако, ничего не сказала. Только плотно сжала губы, словно смиряясь с обвинением.

Под гнетом её глаз Юигахама совсем тихо пробормотала:

– Мне кажется, ты пытаешься отговориться.

Несмотря на слабый голос, она смотрела Юкиношьте прямо в глаза. В её посерьёзневшем взгляде даже появилась ожесточённость.

Юкиношьта не отвернулась. Поколебавшись, стоит говорить или нет, она тихим, но резким, холодным голосом произнесла:

– Да что ты говоришь… Стрелочница.

Юигахама закусила губу. Девушки словно смеряли друг друга взглядами.

– Погодите, я не собираюсь это выяснять.

Я пришёл сюда не искать виноватого. Мне не нужно было выслушивать завышенное обвинение всех и сразу. Я пришёл поговорить о совершенно других вещах.

И уж совершенно точно я не собирался лицезреть склоки Юкиношьты и Юигахамы.

Но они меня не услышали. Девушки смотрели друг на друга исподлобья, но при этом поток слов не останавливался.

Белое горло Юигахамы дрожало, и она прерывисто сглотнула воздух. Глядя на Юкиношьту влажными глазами, она слово за словом произносила:

– Просто ты всё время молчишь… Если ты будешь молчать, тебя не всегда смогут понять.

– Ты тоже молчала. Отмахивалась от проблемы, как от пустяка, и болтала.

В голосе Юкиношьты не было ни капли тепла. Она походила на застывшую карикатуру самой себя, равнодушно высказывающую факты. Думаю, она имела в виду последние наши совместные дни.

– Поэтому я и решила, что если ты, если вы так хотите, то… – пробормотала она сходящим на нет голосом, и у Юигахамы спёрло дыхание.

Пустая холодная комната терпеливо ждала конца. Юкиношьта и сама это чувствовала.

Мы с Юигахамой молча впитали эти ускользающие звуки. Возможно, этого настойчиво добивалась сама Юкиношьта.

Все в равной степени умолчали правду. Мы были не в силах озвучить того, что хотели.

Мы с ней слишком легко к этому отнеслись. Вместе. И друг к другу.

Хоть мечты и мысли у нас теперь были совершенно разные.

– Если молчать, тебя не всегда поймут?

Слова Юигахамы повисли у меня на груди. Если о чём-то умолчать, тебя не всегда поймут. В этом сомнения нет. Но всегда ли тебя поймут, даже если ты скажешь?

Юигахама обернулась на звук моего голоса. Юкиношьта сидела, глядя вниз. Под настойчивым взглядом Юигахамы я продолжил:

– Но есть и то, что не поймут, даже если ты скажешь.

– Это…

Рот Юигахамы подавленно скривился. Мне казалось, что из уголков её глаз вот-вот потекут слёзы. Поэтому понял, что говорить дальше мне стоит как можно ласковее.

– Слова вряд ли смогли бы меня переубедить. Уверен, я бы просто забил себе голову мыслями о том, что за ними что-то есть, что их говорят мне из некой корысти.

Юкиношьта предпочитала всё умалчивать, а Юигахама полагалась на уклончивые слова.

К тому же, я всегда пытался читать между строк.

И поэтому, когда Юкиношьта во всей своей прямоте сказала, что собирается баллотироваться в президенты, я не понял истинного значения этих слов. Я решил, что в деле замешаны иные факторы, и начал искать истинные причины, что в конечном итоге привело к моей ошибке.

Люди видят только то, что хотят видеть, и слышат только то, что хотят слышать. Я ничем не отличаюсь от остальных.

Юигахама потёрла глаза и вскинула голову.

– Но если бы мы всё хорошенько обговорили, если бы говорили с Хикки больше, я бы…

– Дело не в этом, – медленно покачал я головой.

Слова «если молчать, тебя не поймут» может сказать кто угодно. Пусть даже говорящий просто услышал их на улице от незнакомца и запомнил, не понимая ни их смысла, ни то, что они должны передать.

Даже если ты что-то скажешь, что-то другое останется сокрытым, а что-то от разговора о нём может даже сломаться.

– Говоря «если скажешь, тебя поймут», человек лишь показывает свою заносчивость. Говорящий лишь повышает свою самооценку, слушающий – кичится… Вокруг человека всегда что-нибудь происходит, и не факт, что разговор поможет ему понять тех, кто рядом с ним. Поэтому я желаю не слов.

Договорив, я почувствовал, как моё тело мелко затряслось. Быстрый взгляд на окно показал, что на улице вечереет. Из-за этого в комнате немного похолодало.

Юкиношьта всё это время слушала нас в молчании, но сейчас, словно пытаясь согреться, обнимала себя за плечи.

Юигахама шмыгнула носом и протёрла глаза. Затем плаксиво сказала:

– Но если молчать, то никто точно ничего не поймёт…

– Скорее всего, да… Вера в то, что тебя поймут без слов, – пустая иллюзия. Но… Но я…

Я искал нужные слова, и мои глаза забегали по комнате.

Но на глаза мне попадались вовсе не желанные слова. Я видел только красные от панического протирания глаза и склонённый профиль девушки с опущенными ресницами.

Эти картинки вдруг смазались.

– Я…

Начав заново, я всё равно не мог найти нужных слов.

Что мне сказать? Я ведь уже высказал свои мысли и чувства, что остаётся? Я снова задал себе этот вопрос и выстроил новую пирамиду ответов. Ради неё стоило бы продумать слова. Но ничего не осталось. Варианты кончились.

А-а-а, ясно. В конце концов, то, что я пытаюсь сказать – это, неважно, где я и сколько думаю, лишь мысли, логика, просчёты и обман.

Но я всё равно, хоть и не до конца разобрался в своих мыслях, искал слов, которые просто нужно было сказать. Пусть они и не поймут, если я скажу. Пусть говорить бессмысленно.

Я желал не слов. Но я точно желал чего-то другого.

И это совершенно точно не понимание, не привязанность, не тяга к разговору и не тяга быть рядом. Я не хотел, чтобы меня поняли. Я знал, что меня не поняли, и вряд ли хотел, чтобы меня понимали. Я желал чего-то более невыносимого и жестокого. Я хотел понимать. Понимать. Знать. Знать и спать спокойно. Ни о чём не переживать. Потому что неизвестное меня пугает. Желание всё понимать самодовольно, деспотично и высокомерно. Презренно и омерзительно. Зная своё желание, я просто не мог не почувствовать к себе отвращение.

Однако, если, если мы все так думаем.

Что, если мы навяжем друг другу это незримое самодовольство, и что, если существуют отношения, дозволяющие такое высокомерие?

Я понимал, что сделать такое невозможно. Я знал, что моих сил на это не хватит.

Мой запретный плод наверняка будет кислым.

Но мне не нужна сладкая ложь. Не нужно лжепонимание и не нужны отношения, полные обмана.

Я желаю этот кислый плод.

Кислый, горький, противный, ядовитый, несуществующий, недосягаемый, даже такой, какого мне не позволено желать.

– Тем не менее…

Я услышал, как вырвавшийся наружу голос задрожал.

– Тем не менее, я…

Я отчаянно пытался не всхлипывать. Как бы я не пытался удержать слова и голос внутри, понемногу, частями они всё равно просачивались наружу. Из-за стиснутых зубов сами собой вырвались слова:

– Я хочу искренности.

Уголки моих глаз нагрелись, а зрение затуманилось. Я не слышал ничего, кроме своего дыхания.

И Юкиношьта, и Юигахама смотрели на меня с нескрываемым удивлением.

Как неловко. Просить столь слёзным и глупым голосом. Я не хотел признавать такого себя. Не хотел его показывать. Не хотел, чтобы его видели. Даже слова мои были бессвязны. В них не было ни логики, ни причины и следствия. Лишь полный вздор.

От горячих и влажных вздохов моё горло задрожало. Я изо всех сил старался не выпустить наружу ещё какие-нибудь слова.

– Хикки… – окликнула меня Юигахама, протягивая руку. Но мы были слишком далеко друг от друга, чтобы она дотянулась, и рука слабо опустилась.

Не только рука. Я не был уверен, достигли ли меня её слова.

Что вообще можно понять из таких слов? Если я их скажу, они не поймут точно. Но в исторгании них было самодовольство. Или ненавидимый всеми нами обман. А возможно, и бессмысленная имитация.

Но сколько бы я ни думал, ответ не приходил. Я даже не знал, что делать. И поэтому моё никудышное желание было последним лучом надежды.

– Я… не понимаю, – тихо произнесла Юкиношьта. Руки сдавили её плечи ещё сильнее, и на её лице проступила боль.

Пробормотав «простите», Юкиношьта встала и, не глядя на нас, быстро пошла к двери.

– Юкинон! – воскликнула вскочившая Юигахама, попытавшись было догнать её. Но, вспомнив обо мне, она обернулась.

Я лишь смотрел.

Смотрел, как затуманенная Юкиношьта выходит из затуманенной комнаты. Только тогда я выпустил горячее дыхание наружу.

Всё кончилось. Мне, наверно, даже стало немного легче.

– Хикки.

Когда я ушёл в себя, Юигахама взяла меня за локоть и потянула его вверх, пытаясь водрузить меня на ноги. Наши лица были совсем близко. Она слёзно смотрела мне прямо в глаза.

– Пойдём.

– Но ведь…

Я свой вывод уже сделал. Слов и мыслей, которые я хотел выразить, не стало. Самоиронично усмехнувшись, я отвернулся от Юигахамы.

Но она не отступила.

– Нам нужно идти вместе!.. Юкинон сказала, что не понимает. Мне кажется, она даже не знает, что ей делать… Я и сама ничего не понимаю. Но! Но нельзя оставить всё тогда, когда мы ничего не понимаем! Не сейчас, когда я впервые увидела Юкинон такой! Поэтому идти надо сейчас…

С этими словами она отпустила мой локоть и взяла за ладонь. Сдавившая меня рука была горячей.

Юигахама вновь потянула меня за собой. Не так сильно, как раньше. Этой слабостью она хотела что-то подтвердить, проверить. Юигахама вряд ли сама понимала, что надо делать. Всё ещё держа меня за руку, она жалобно посмотрела мне в глаза.

Поэтому я осторожно разжал её пальцы.

Рука Юигахамы слабо повисла у колена, а из глаз вот-вот собирались пойти слёзы.

Но она меня не поняла. Я не желал чужих рук не от тревоги. И не был таким слабым, что мне нужна была поддерживающая меня рука. И вообще, за руки держаться в других случаях надо.

Сейчас я буду идти на своих двоих.

– Я и сам могу идти, – произнёс я, направляясь к двери. – Пошли.

– У-угу! – раздалось у меня из-за спины вместе со звуками шагов. Тогда-то я и открыл дверь.

В коридоре меня встретила застывшая фигурка. Это была Ишшики Ироха.

– А, семпай… А-а-а, слушай, я хотела тебя позвать, но… – суматошно пробормотала она, но нет у меня сейчас на неё времени.

– Ироха-чан? Прости, давай позже? – извинилась Юигахама и побежала вперёд. Чуть я собрался сорваться с места, Ишшики меня остановила.

– С-семпай, сегодня совещания не будет! Вот, что я хотела сказать… И-и ещё…

– Ага, спасибо, – выпалил я первые пришедшие в голову слова, не обращая на её реплику внимания. Юигахама остановилась меня подождать, и я снова напряг ноги, чтобы рвануть за ней. Но тут меня схватили за рукав.

Опустив взгляд, я увидел тоскливо смотревшую на меня Ишшики. Она вздохнула и указала на потолок.

– Да дослушай же меня до конца… Если вы за Юкиношьтой-семпай, она пошла наверх! Наверх!

– Прости. Спасибо, – поблагодарил я её и окликнул свою одноклассницу. – Юигахама, она наверху.

Она быстро вернулась, и мы помчались по лестнице клубного здания.

Если Юкиношьта побежала наверх, значит, скорее всего, на открытый коридор.

На последнем этаже коридора, соединяющего клубное с основным зданиями, крыши не было. Зимой, открытый всем ветрам, популярностью у школьников он не пользовался.

Добравшись до конца лестницы, мы оказались на открытой площадке.

Сияние зашедшего солнца не могло пробиться сквозь клубное здание, и лишь заливало стекло коридора. Небо на востоке начало темнеть.

Юкиношьта оцепенело стояла, прислонившись к перилам. Её волосы танцевали на холодном ветру. Блестящие чёрные пряди и белую кожу её освещали лишь фонари. Затуманенные бессилием глаза Юкиношьты смотрели на начавшие уже облачаться в ночное убранство городские здания.

– Юкинон!

Юигахама побежала к Юкиношьте. Я медленно пошёл за ней, переводя дух – по лестнице мы бежали.

– Юкиношьта… – отрывисто окликнул я её, но она не обернулась.

Но она меня наверняка услышала, потому что тихим, дрожащим голосом повторила:

– Я не понимаю.

Я остановился.

Между нами, словно отделяя друг от друга, пролетел холодный ветер. Юкиношьта медленно повернулась ко мне, словно он придал ей сил. Но в мокрых глазах её силы не было, и она просто стояла, всё сильнее сжимая свою грудь руками.

Забыв даже о том, чтобы убрать с лица задутые туда ветром волосы, Юкиношьта дребезжащим голосом спросила меня:

– Что это вообще за искренность твоя?

– Это…

Это даже я плохо понимал. До сего дня я сам её не видел, тем более не ощущал. Поэтому я и стою здесь, не в силах понять, можно ли назвать что-либо тем самым. Разумеется, другие меня не поймут. Но я всё равно этого желал.

Словно спасая меня, не могущего найти ответ, Юигахама сделала шаг вперёд и положила руку Юкиношьте на плечо.

– Юкинон, всё в порядке.

– Что в порядке?

Юигахама натянуто, но застенчиво улыбнулась.

– Если честно, я и сама не очень всё поняла…

Пытаясь отшутиться, она погладила свой пучок волос, и улыбка покинула её лицо. Она сделала ещё один шаг вперёд и положила на плечи Юкиношьты вторую руку. И посмотрела ей прямо в лицо.

– Поэтому я думаю, что мы сможем понять, если будем больше говорить. Но всё равно, как бы, не поймём. В общем, мы, ну, не будем понимать, но если будем так делать, то, наверно, сможем… Я, походу, всё равно не врубаюсь… Но, но знаешь… мне…

На щеках Юигахамы появились две дорожки от слёз.

– Мне не нравится то, что у нас сейчас… – сказала она, и, словно с её плеч упал камень напряжения, прижала к себе плечи Юкиношьты и стала всхлипывать. Лишённая возможности обнять её в ответ, Юкиношьта вздохнула, и её губы задрожали.

Я на секунду отвернулся от них.

Сколько бы я не думал, родить моя голова, кроме этого ответа, этих слов, ничего не могла. Как вообще она, Юигахама, смогла такое сказать?

Как человек, чьи теории могли быть лишь искажёнными вариациями на тему лжелжи.

Как человек, не умеющий выражать свои чувства словами, и потому не раскрывающий рта.

Без слов передать нельзя ничего, но как же мало мы понимаем из-за этого, что слова полны ошибок?

Юкиношьта Юкино придерживалась убеждений. Юигахама Юи алкала отношений. Хикигая Хачиман возжелал искренности.

Насколько они разные, я пока не понимал.

Однако, этих честных слёз было достаточно, чтобы передать мне: то, что мы делаем сейчас, уж наверняка не ошибка.

Юкиношьта неуклюже подняла сдерживаемую Юигахамой руку и погладила её по волосам.

– Почему ты-то плачешь?.. Ты всё-таки… плутовка.

Произнеся эти слова, Юкиношьта ткнулась лицом в плечо Юигахамы, словно обнимая. Я слышал тихое всхлипывание.

Девушки молча стояли, поддерживая друг друга. Наконец Юкиношьта глубоко вздохнула и подняла голову.

– Хикигая-кун.

– М-м-м?

Откликнувшись, я ждал её следующих слов. Юкиношьта на меня даже не смотрела. Но я услышал непоколебимость и решимость её голоса.

– Я принимаю твою просьбу.

– Спасибо.

Я чуть опустил подбородок. Такое короткое слово, а мой голос и тут едва не задрожал. Подняв голову, я увидел, что и Юигахама оторвалась от плеча Юкиношьты. Она повернулась ко мне и дрожащим голосом произнесла:

– Я тоже помогу.

Когда наши взгляды встретились, её красные глаза улыбались.

– Благодарю, – ответил я и зачем-то бросил взгляд на небо.

Оно становилось оранжевым.

Глава 5

На главную

Глава 7