Sayonara piano sonata~Russian Volume 4 - Chapter 14

Глава 14: Северный олень, пижама, минидиск

Мы всё еще не пришли к единому мнению в выборе сценических костюмов к последнему дню перед выступлением.

– Видишь, вот последняя. Я победила.

Кагуразака-сэмпай щелкнула Чиаки по носу, вытащив последнюю фри из коробки.

– Почему ты говоришь так, словно твоя победа сама собой разумелась? – плаксивым тоном произнесла Чиаки, откинувшись на спинку.

24 декабря. Так как в репетиционную не попасть из-за зимних каникул, мы заняли студию, расположенную на третьем этаже музыкального магазина, где работала Кагуразака-сэмпай. Мы дали генеральную репетицию и буквально только что добрались до студии. Вместо обсуждения нашего выступления, сэмпай и Чиаки затеяли спор по поводу костюмов и ведущего. Я же был не слишком удовлетворен нашим выступлением, так что, убавив громкость бас-гитары, беззвучно играл.

– Но я уже изготовила оленьи рога!

Чиаки надулась и нацепила на голову пару искусно сделанных оленьих рогов. Предложение сэмпай одеться всем в белое сошлось в жестком столкновении с задумкой Чиаки: «Санта-Клаус и северные олени». Поэтому они решили урегулировать этот вопрос с помощью картофеля фри. Условие было поистине простым – тот, кому достанется последняя долька, выигрывает. Говорят, при этом требуется весьма запутанная стратегия (серьезно?), но я был сконцентрирован на своей игре во время их дуэли. Я почти не обращал на них внимания, пока Чиаки не завопила, когда осталось всего пара штучек.

– Да, точно! Ты тоже должен сразиться с ней, Нао! Ведь нам стоит поддержать дух Рождества, согласен?

– Не интересно. Давайте уже начнем репетицию.

И не ешьте в студии.

– Ты не доволен нашим предварительным концертом? Даже продюсер, который беспрерывно возмущался, сбавил тон после прослушивания.

Организаторы были не слишком обрадованы, когда мы подали заявку об изменении состава из-за ухода Мафую, хотя этого стоило ожидать. Всё потому, что судьи были больше всего восхищены соло Мафую, когда она на гитаре исполнила первую строфу «Счастливого Рождества». Мы реаранжировали песню для трио, пытаясь понравиться организаторам. В итоге продюсер, который был одержим идеей выпнуть нас с мероприятия, сдался после нашего пробного выступления.

Однако я всё равно не могу простить себя за незрелость. Был человек среди всех слушавших, неприкрыто недовольный нами, – это Фурукава, выступавший вместе с нами на сцене. Он, наверное, не привык к нашему тембру, потускневшему после отъезда Мафую.

Вот поэтому я позволил девочкам дальше спорить о костюмах и погрузился обратно в басы моей Aria Pro II.

– В любом случае, это решено. Все в белом. Товарищ Аихара, ты можешь надеть короткие шортики, если хочешь.

– Э-эх… А как же олени…

Несмотря на всё нежелание, Чиаки уступила. Я издал беззвучный вздох облегчения. Потому что оленем, без сомнений, одели бы меня. И я даже наверняка не смог бы играть из-за смущения.

– Смелости тебе не занимать, если ты бросаешь мне вызов, зная, что проиграешь. Почему ты так настаиваешь на Санта-Клаусе?

– Потому что я написала Мафу-Мафу, что буду одета Сантой, поэтому она наверняка придет посмотреть на нас. Я даже отослала ей пригласительный билет.

Мои пальцы от удивления перестали перебирать струны. Я повернул голову.

– …Чиаки, ты тоже отослала ей билет?

Глаза Чиаки округлились.

– И ты?

– Ага, но…

Я хотел сказать, что это мой долг, но промолчал. Это слишком эгоистично.

– Если ты собрался дарить ей билет, то должен был взять и заявиться к ней домой! Или, по крайней мере, позвонить! Тряпка!

Горькая, но правда. Приуныв, я сжал коленями бас-гитару.

С того самого дня…

Мафую не приходила в школу, и второй триместр мы закончили без неё. В день последнего звонка Маки-сэнсэй подошла ко мне и рассказала, что Мафую уже оформила все необходимые документы для отчисления.

– Удивительно. Получается, каждый из нас отправил ей по билету, ха, – пробормотала сэмпай, бездумно уставившись в пустоту.

Так ты тоже это сделала?

– Стоит добавить, я свой подписала. Интересно, с чьим пригласительным она придет завтра? Эта битва обещает быть<ǃ--123123--> весьма интересной, не находите?

Мы с Чиаки промолчали.

У меня было предчувствие, что Мафую наверняка не придет

Никто более не проронил ни слова, на этом всё и закончилось. Когда лампа над дверью загорелась красным, знаменуя окончание сессии, нас выдворили из комнаты.

Снаружи была непроглядная темень. Почти девять. Когда я посмотрел на небо, моему взору предстали темные облака, которые затеняли теснившиеся вокруг строения. Попрощавшись с управляющим магазина, я вышел на улицу и намотал шарф вокруг шеи в несколько слоев, прежде чем сунуть его концы под куртку. Воздух был холодным до такой степени, что казалось, кисти отвалятся от предплечий, если не сунуть руки в карманы.

– Молодой человек, ты собираешься вот так сдаться? – спросила сэмпай, присев на придорожную ограду.

Свет из магазина падал на лицо Чиаки, пристроившейся рядом с сэмпай. Она тоже смотрела прямо на меня.

С того случая сэмпай держала слово и не являла более мне своей улыбки. Однако с Чиаки она продолжала вести себя по-старому, от чего было еще больнее. С другой стороны, возможно, именно самой сэмпай было больнее всего.

– Она собирается в Америку на целый год, не так ли? Почему ты не повидаешься с ней?

Я не мог ей ответить, поэтому смотрел на свои пальцы, кожа на которых высохла и шелушилась. А из-за того, что я играл пальцами, дела у правой руки обстояли еще хуже.

– Ты собираешься прятаться за бас-гитарой?

Тон Кагуразаки-сэмпай не был ни издевательским, ни поучающим. Она просто пыталась услышать подтверждение. Я честно кивнул.

Не было никаких конкретных или веских причин избегать Мафую. Просто я не представлял, как мне себя вести при встрече. Но когда я осознал, что могу вообще не увидеть её снова, то по-настоящему испугался.

Эбичири говорил, что им нужно пробыть в Америке два месяца – это значит, она могла вернуться в школу. Однако, Мафую изменила эти планы. Целый год. Она отрывает себя от нас на удручающе долгий период времени, и я не могу понять зачем.

Потому что она не желает больше меня видеть? Я не желал даже думать о подобных причинах.

Так что, в последние две недели я не ложился допоздна, работая над аранжировкой, а также над пресетами синтезатора. Я был настолько поглощен этим, что завалил три теста. А также струны моей гитары дважды рвались.

Я не должен думать о Мафую, пока буду занят делами группы. Разве так не легче? – задавался я вопросом. Но это не тот случай. Потому что всё, что я делал, это пытался залатать сломанное крыло Feketerigó. Заполнить ту пустоту, которая осталась после ухода Мафую.

Сводил ли я дорожки бас-гитары и синтезатора, или обсуждал с сэмпай аранжировку песни для одной гитары, меня разрывало на части от осознания, что Мафую больше нет рядом.

Я не мог позабыть Мафую. Ни на кратчайший миг.

Музыка больше не была для меня надежным убежищем. Наоборот, мне пришлось накрепко вцепиться в неё и ждать.

– …Единственное, что занимает сейчас мои мысли, это предстоящее выступление. Хотя я понятия не имею, что мне делать после него, – наконец, ответил я хриплым голосом.

Рождественский концерт, который, как говорила Мафую, мы должны дать.

По крайней мере, я надеюсь исполнить её волю.

– Нао не вырос ни на миллиметр, – произнесла Чиаки, прикрывая рукой в перчатке белые выдохи.

Её ноги болтались туда-сюда. Я знал, что она не хотела никого оскорбить, но её слова всё равно меня задели.

– Нет-нет, не обязательно.

Сэмпай каждый раз поворачивалась к Чиаки, когда улыбалась.

– Он, возможно, ходит кругами, но, несмотря на все полученные раны, может твердо стоять на ногах. Если это не зовется «вырасти», то тогда я понятия не имею, что это.

– Сэмпай по-прежнему добра к Нао.

– Но мне всё равно далеко до тебя, товарищ Аихара.

Обе девчонки улыбнулись друг другу, окруженные теплым сиянием, оставив меня наедине с холодной ночью.

Чиаки спрыгнула с ограждения и стряхнула пыль с задней части своих брюк. Сэмпай в свою очередь выкатила велосипед из задворок дома.

– Похоже, будут осадки. Пойдет ли снег? – пробормотала сэмпай, глядя в беззвездное небо. – Я очень хотела исполнить «Счастливого Рождества», но, полагаю, тут ничего не попишешь.

Изначально мы планировали оставить её на бис, но решили вообще не включать в наше выступление. Первоначальная аранжировка предполагала гитарное соло Мафую во вступлении, и иных вариантов мы не придумали.

Улыбка сползла с лица сэмпай, когда она посмотрела на меня и Чиаки.

– Не важно, как мы будем стараться, даже если выложимся на все сто, то сможем достичь лишь трех четвертей от мощи оригинального состава Feketerigó. Удручающе, но факт есть факт. Однако даже в этом случае…

Она вытянула правую руку.

– Давайте сделаем это Рождество самым лучшим.

Мы с Чиаки кивнули, положив сверху свои ладони. Но тяжести и тепла не было. Возможно, сэмпай это заметила, поэтому положила свою левую кисть поверх наших.

По возвращении домой я, сообразив ужин, принял ванну перед Тэцуро. Я подготовил одежду к выступлению, как только стиральная машинка закончила отжим. Я надену открытую рубашку с длинным рукавом, которую на время одолжил, и сверху – белый костюм.

Также дело коснулось и обвеса – бас-гитары, фланжера и синтезатора. Я проверил всё еще раз.

Затем я включил компьютер. Всё прекрасно работало на пробах, но я воткнул наушники, чтобы убедиться в исправности.

Дерьмо, сна ни в одном глазу. Концерт начинается завтра в полдень. Выйдет весьма скверно, если я прободрствую всю ночь и, прикорнув под утро, просплю всё к чертям. Однако мои щеки пылали от воодушевления, оставшегося во мне после проб и репетиции. Я прислонил корпус гитары к лицу. Поверхность отдавала приятным холодом.

Осознав, что занимаюсь какой-то глупостью, я открыл окно. Когда холодный воздух лизнул меня по щекам, жар в моем теле слегка поугас. Дерево – то, по которому обычно взбирается Чиаки, и даже один раз Мафую, – выделялось в лучах уличных огней. Листья уже все опали. Я сумел разглядеть нечто белое, кружащее между тонкими тенями.

Снег. Это снегопад.

Единственным, что двигалось в эту необычно тихую ночь, были подсвеченные снежинки, плывущие в свете фонарей. Внизу по-прежнему чернел асфальт, но снегопад за ночь должен скрыть его. Интересно, всё ли в порядке будет завтра с поездами? Надеюсь, их работу не приостановят.

Собираясь захлопнуть окно из-за кусачего холода, я увидел золотистый силуэт, блеснувший под светом фонарей.

Я не мог разглядеть отчетливо из-за веток кроны, поэтому рефлекторно вытянул шею.

Ага, мне не почудилось. Кто-то возле моего дворика. Худощавая тень стояла рядом с невысоким железным частоколом, оглядываясь по сторонам. Она смотрит в мою сторону? Золотистые волосы время от времени сверкали под светом.

Золотистые волосы?

Я прислонился животом к подоконнику и постарался вытянуться наружу как можно дальше, но при этом не упасть.

Это был Юри. Из-за его плеча что-то торчало. А, гитарный кейс. Юри с гитарой наперевес стоял между фонарным столбом и забором, уставившись на мой дом. Какого черта он тут забыл в снежную ночь?

Я сбежал вниз по ступенькам, запрыгнул в ботинки и выскочил из дома, даже не накинув куртку. Когда я уже был рядом, Юри собирался всё бросить и уйти.

– Юри!

Мой голос прозвучал на удивление звонко, хотя шел снег. Силуэт с кейсом на плече остановился.

– …Наоми.

Юри обернулся. Его лицо было мертвенно-бледным, губы – синими. Похоже, он выскочил из дома в спешке, раз забыл надеть куртку.

– Какого лешего ты творишь? Так и простудиться недолго!

– Э-эм, извини. Извини.

Я подбежал к нему. Юри тут же повис на мне.

– …Я бежал сюда.

Что он хотел этим сказать? «На улице метет, надел бы, по крайней мере, куртку», – хотел я ему сказать, но, когда коснулся его дрожащей и замерзшей кожи понял, что сейчас не время читать нотации. Я завел его домой. Тэцуро, недавно принявший ванну, в этот момент вышел из раздевалки. «Я принесу сменную одежду, так что иди», – бросил я и втолкнул Юри в ванную. Его одежда была влажной из-за снега, так что я прихватил свою пижаму со второго этажа и побежал на кухню нагреть немного воды. Когда я вернулся в гостиную и устало вздохнул, Тэцуро, сушивший волосы полотенцем, быстро спросил:

– И? Что происходит?

– Ну, я сам хотел бы это знать.

Кстати да, откуда он знает мой адрес?

– Это Жюльен Флобер, верно?

– Ага.

– Так значит Нао на поприще индустриального пройдохи уже превзошел меня, ха…

О чем это ты?

– Ах да, интересно, почем можно продать его банные фотки.

– Я всерьез собираюсь разорвать между нами все отношения, усек?

– О, боже, это просто шутка, Нао! Проклятье, ты совсем как маленький жмот.

– Заткнись и возвращайся к работе!

Пока я гонялся за Тэцуро по всему дому с подушкой в руке, Юри вошел в гостиную с полотенцем, обернутым вокруг головы. Пижама свободно висела на нем.

– Тебе уже лучше? Согрелся?

Я швырнул подушку в Тэцуро и предложил Юри присесть на диван.

– М-м-м… спасибо.

После ванны щеки Юри были красными, словно спелые яблоки. Он бросил взгляд на Тэцуро и опустил голову.

– Прошу прощения, что помешал столь поздним визитом.

– Нет проблем. Ах да, помнишь меня? Меня зовут Хикава Тэцуро. Может и не похоже, но я довольно известный критик в музыкальной среде. Это я написал пояснения к твоей музыкальной программе, когда ты впервые давал концерт в Японии.

– Тогда я еще не очень хорошо владел японским.

– Пустяки, не бери в голову. Да, точно, не мог бы ты дать мне эксклюзивное интервью, а также цветное фото для обложки? Твой менеджер – та еще задница.

– Завязывай со шпионажем и возвращайся к работе!

– Я что, по-твоему, делаю? Шпионаж – устойчивая и независящая от времени и места базовая специализация индустриального пройдохи!

Моя голова снова разболелась, так что я повел Юри к себе на второй этаж.

– А, извини за это. Таков уж мой отец. – Я почесал голову и уселся на пол.

Юри, устроившийся на моей кровати, хихикнул, сжав дымящую кружку с водой в руках.

– Пустяки. Он интересный человек, прямо как ты.

Не говори так даже в шутку.

Юри огляделся по сторонам.

– Так вот какая у тебя комната.

По неясной причине он начал радостно болтать ногами. Что? Моя комната настолько интересная? Я буквально только что выставил синтезатор и бас-гитару из комнаты, поэтому на полу остались лежать несколько кабелей. Я был слегка смущен неубранностью.

– В твоей комнате куча музыкальных штук. Она всегда такая?

– Ничуть. Я просто готовился к выступлению.

Улыбка исчезла с лица Юри тут же. Долгое время он лишь крепко сжимал кружку.

Вообще-то, я давно не виделся с Юри – с того случая в репетиционном зале оркестра в Синагаве. В тот день, когда я последний раз виделся с Мафую. День, когда наши крылья сломались.

Возможно, они были повреждены раньше, просто я был слеп и глух к происходящему.

– Завтра… состоится концерт, верно? – мягко поинтересовался Юри, поставив чашку на колено. – Прости, что нагрянул внезапно. Ты ведь не сердишься, да?

– Не переживай об этом. Но откуда ты узнал, где я живу?

Не помню, чтобы говорил ему свой адрес.

– Я узнал от Кёко.

Сэмпай, ха? Почему? К тому же, разве они близко общаются?

– Эм-м, а где моя гитара?

– А, я оставил её в коридоре. Сейчас принесу.

Когда я занес кейс в комнату, Юри открыл его и вытащил из него кое-что.

У меня перехватило дыхание.

Сверкавшим отражениями света оказался винтажный стратокастер солнечно-пламенной окраски. Мне потребовалась лишь секунда, чтобы понять. Ошибки нет. Это гитара Мафую.

Почему она оказалась у него? Нет, постойте, этот стратокастер же изначально принадлежал Юри.

– Мафую вернула её мне. Я не просил об этом.

Я быстро поднял взгляд. Разве Мафую не сказала, что гитару конфисковал Эбичири? Почему она у Юри? Так она соврала? Почему?

Юри тесно прижал стратокастер к себе и снова сел на кровать.

– …Мафую изменила график своего лечения. Наверное, её не будет весь год.

– Угу, я слышал.

И также я знал, что это её собственное решение.

– Еще она сказала, что будет учиться там.

– …М-м-м.

Правда? Ну… в этом есть смысл. Она уже не состоит в списках учениц нашей школы. Мафую теперь планирует свою жизнь по ту сторону океана. В стране, где меня не будет рядом.

– Слышал о госпитале, где она будет лечиться?

– Э? Нет.

Ну, это знание мне вряд ли поможет.

– Я слышал, это в Калифорнии. Там есть институт профзаболеваний, известный спортивной медициной.

Спортивной медициной?

– Вот я к чему, – Юри крепко стиснул гриф стратокастера и издал болезненный вздох. – Мафую повредила руку, потому что я научил её неправильному хвату. Это пагубно сказалось на её запястье. Говорят, ту больницу посещают многие музыканты.

– Значит, она пройдет реабилитацию, чтобы можно было вновь играть на фортепиано?

– Многие гитаристы тоже там побывали. Я знаю нескольких.

Я непонимающе уставился на Юри.

– Сила в пальцах Мафую и её запястьях очень слабая, и к тому же она обучена играть неправильно. Вот почему она собирается начать с нуля – чтобы можно было опять взяться за гитару. Вот причина того, что лечение займет год.

Играть на гитаре тоже?

Почему? Я не мог вдохнуть.

Разве Мафую уже не забросила гитару? Нет, но, стратокастер здесь.

И три четверти Feketerigó всё еще рядом.

– Так она тебе ничего не сказала об этом.

Голос Юри звучал так, словно тот сейчас расплачется.

– Я спросил Мафую, почему она хранит всё в секрете от тебя, и уезжает вот так.

Я подвинулся ближе к Юри и спросил:

– Что Мафую сказала? Что она ответила?

«Почему же ты сам не спросил, бесполезная тряпка?» – мученический голос раздался у меня в голове.

– Она отказалась отвечать. Я не знаю. Не имею понятия. Потому что, хоть она и любит тебя очень сильно, хоть она могла бы вернуться спустя два месяца, и вы снова были бы вместе… Это ведь было бы замечательно? Но Мафую, она…

Юри хныкнул, прижав гитару. Я рухнул на пол.

Почему? Прямо сейчас, в этот самый момент Мафую наконец донесла до меня свои чувства. Пересесть за фортепиано и вернуться ко мне недостаточно. Мафую также четвертинка Feketerigó. Она любит группу очень, очень сильно.

Даже если ей придется быть далеко от нас, в другой стране, невообразимо долго.

Она собиралась вернуть крылья.

– Почему? Ведь нет необходимости расставаться вот так – молча. Я ненавижу это. Что Мафую, что Наоми, – оба печальные, я не хочу вас обоих видеть такими.

– Это потому…

Я сделал с Мафую нечто действительно ужасное.

Я думал, Мафую никогда не вернется снова.

– Она определенно вернется! Наоми, ты идиот! Разве ты не понял этого?

Юри отбросил страт, спрыгнул с кровати и приземлился рядом со мной. Потом он подался вперед, положив руки мне на колени; его глаза были наполнены слезами.

– Она делает всё, чтобы вернуться, чтобы она могла вновь играть на гитаре. Почему? Почему ты такой? Почему не можешь сделать всё, чтобы увидеться с ней, даже если это невозможно? Она скоро покинет Японию, осталось не так много времени, ты понимаешь?

Я понимаю это. Но…

– Когда ты собираешься набраться смелости? Если ты будешь лишь ждать, ты так и не осмелишься!

Слова Юри очень сильно меня ранили, и я практически обессилел. Я встал на колени у края кровати, опершись на руки.

Мафую делает это всё ради гитары и ради группы.

Так она сможет вновь парить рядом с моей пульсацией?

Но Мафую не сказала мне этого. Потому что боится возможной неудачи? Или потому что не хватило смелости так же, как и мне?

Если так, то какие же мы тогда глупцы.

Я ощутил чужое тепло на своей спине. Юри спрятал там свое лицо.

– Извини, Наоми.

– …За что ты извиняешься?

Люди никогда не станут лучше, если будут извиняться за то, что называют дураков дураками.

Но тепло Юри понемногу покинуло мою спину. Потом прозвучал звук застегивающейся молнии. Когда я обернулся, он уже уложил гитару в кейс.

– Я не могу этого вынести. Не я должен был тебе это говорить. Просто Мафую глупая, трусливая и упертая. Однако, она мне нравится, и ты мне тоже нравишься. Мне очень больно. Я не нахожу себе места, когда думаю, что это всё моя ошибка. Я не стерпел, когда Мафую вернула мне гитару, так что я попросил Кёко дать мне твой адрес. И прибежал сюда.

Я потряс головой. Это не его ошибка, но у меня не было желания утешать его пустыми словами.

– Но ты всё по-прежнему тормозишь. Всё, о чем ты думаешь, это концерт.

– Ну уж прости, – ответил я ему на автомате. – Я обещал Мафую, что это будет лучшее из всех выступлений. Она точно не простит мне, если я нарочно плохо выступлю. Поэтому…

– Это лишь твое бессмысленное упрямство.

Упрямство? Он сказал упрямство? Это верно. Я встал и достал минидиск из кармана кейса бас-гитары. Затем я вставил его в магнитофон.

– …Что это?

Юри подошел и начал разглядывать аппаратуру.

– Запись сегодняшнего пробного выступления.

Доказательство моего упрямства.

Заиграл ассонанс хай-хэта Чиаки и перебора сэмпай, становясь всё ближе и ближе, будто звон бубенцов. Альты отбивали этно-ритм, басы переполнялись энергией, основная мелодия, шедшая от синтезатора, предельно дополнялась эффектом модуляции.

Юри опустился на пол.

Какая ирония. Что изначально было задумано исполняться усилиями четырех, стало звучать печально-чисто, после того как количество упало до трех.

Юри поднял мой бас, валявшийся на полу.

Бесчисленное количество раз я разочаровывался в себе, глядя на таких превосходных исполнителей как Кагуразака-сэмпай, Мафую и Фурукава. Однако, это было ничто по сравнению с тем, что я ощущал сейчас. Худощавые пальцы Юри мелькали по грифу, в совершенстве дублируя мелодию баса, безупречно сплетаясь c Feketerigó, записанным на минидиске.

– Твоя техника улучшилась, Наоми.

Не похоже, что он меня хвалит, поэтому я ничуточки не повеселел. Если бы только всех этих гениев можно было бы запечатать в стеклянные футляры и никогда не выпускать…

– Потому что ты смёл всё связанное с Мафую в сторону и сосредоточился на практике.

– Просто заткнись. На настоящем концерте всё будет куда круче! Приходи и убедись в этом сам, если завтра будешь свободен, – проворчал я с досадой.

Юри показал мне язык.

– У меня на завтра планов нет, но я ни за что не пойду на этот концерт!

Ах вот как? Ну ладно. Я дал волю гневу в своих мыслях, поэтому внешне остался спокоен.

– Потому что вас только трое. От этой записи концерт не слишком будет отличаться, верно?

Не скажи, ты недооцениваешь выступление «живьем». Но я продолжал молчать.

– Минидиска было более чем достаточно. Однако, как получилось такое хорошее качество?

– Потому что звук от инструментов сразу направляется в специальный эффектор. Затем пульт его обрабатывает и выводит через синтезатор. Так что мне оставалось лишь прицепить к линейному выходу синтезатора MD-рекордер и я мог с легкостью делать запись.

– О…

Юри натянул на лицо безразличие и скосил взгляд на мою бас-гитару. Затем он вздохнул и встал.

– …Ну ладно тогда, я пойду. Тебе завтра тоже рано вставать.

– Э? Притормози-ка. Твоя одежда еще не просохла, знаешь? И снаружи до сих пор валит снег…

Юри округлил глаза и уставился на надетую пижаму. Он ведь не собирается уйти в этом, верно?

– Эм-м, ну…но…

– Почему бы тебе просто не заночевать тут, Жюльен Флобер? Нас лишь двое мужчин на весь этот дом, так что тебе нечего беспокоиться. Эй, Нао, шевелись! Расчисти пол и уложи футон!

– Когда, черт побери, ты начал подслушивать, Тэцуро?!

Я запустил подушкой в щель приоткрытой двери. Отвратительный смех начал спускаться на нижний этаж. Вот ублюдок.

Я глянул на Юри. Он поднял глаза и посмотрел на меня.

– …Ничего, если я останусь?

Мое сердце всегда будет ёкать, если ты будешь спрашивать меня с таким выражением лица.

– У-угу.

Свалив весь мой обвес для концерта в углу комнаты, я лег на футоне на полу и посмотрел на время. Последние электрички уже на пути в депо. Завтра опять будет пробное выступление, так что вставать завтра рано.

– Спокойной ночи, – пожелал я мягко и шмыгнул под одеяло, выключив свет. Различные отголоски сегодняшнего дня бродили в моей голове.

«Молодой человек, ты собираешься вот так сдаться?» – спрашивала сэмпай. – «Нао, ты не вырос ни на миллиметр», – раздраженно комментировала Чиаки. Сердечный ритм, созданный консонансом хай-хэта и бас-гитары. Множество раздражающих требований организаторов. Поезд, скользящий по ледяным рельсам.

– …Наоми.

Вдруг кто-то позвал меня по имени. Я откинул одеяло.

В темноте я сумел разглядеть Юри, сидящего на футоне.

– Что такое?

– Можно я буду спать на твоей постели?

В такой тьме он, наверное, не мог видеть какое глупое и непонимающее выражение было на моем на лице.

– За-за-зачем?

Слишком холодно? Он хочет поменяться?

– Наоми, ты ведь не исчезнешь, да? – голос Юри был неспокоен. – Я так боюсь. Ты ведь не исчезнешь как Мафую, верно? Кажется, все… все исчезнут, если я закрою глаза. Это так пугает.

– Я не исчезну. Я тут.

Меня озаботило такое беспокойство Юри.

– Ты-ы не… сердишься на меня, так ведь? У тебя нет ко мне ненависти, верно? По-потому что… это всё… это всё я виноват. То же и с Мафую. Если бы я только не стал учить её играть на гитаре…

Юри уткнул лицо в одеяло рядом с моей рукой и затих.

Здесь нет его вины – но я не мог ему это сказать. Потому что это ложь. Мафую травмировала руку, потому что Юри неправильно обучил её играть на гитаре.

Однако я мягко погладил шелковистые волосы Юри.

– Я бы никогда не встретил Мафую, если бы ты не научил её играть.

И сэмпай тоже. И, конечно же, я бы не познакомился с Юри.

И огонь страстей на сцене, а также сладостный вкус жгучего горячего пота.

И истинную красоту музыки.

– Я не сержусь. И Мафую, наверное, тоже. Ей незачем тебя ненавидеть, Юри.

– …Правда?

– Ага.

– Но мне всё равно страшно. Я боюсь, что все исчезнут, когда я проснусь.

Юри вцепился в моё запястье и издал болезненный стон. Я вздохнул. Что за морока. Он прямо как ребенок. Нет, вообще-то, он и есть ребенок. И я тоже. Так как Юри на год моложе меня, по возрасту он ученик средней школы.

– М-м-м, л-ладно, если хочешь. Но моя постель и так слишком маленькая.

Миниатюрный Юри шмыгнул ко мне в кровать. До меня доносились его всхлипывания.

Что ж, тут нет ничего такого, ведь мы оба мальчики. Но я, тем не менее, малость нервничал. Я отвернулся, оказавшись спиной к Юри.

– …Наоми…

Он тихонько прошептал моё имя. Его дыхание нежно лизнуло мою шею.

Более того, его теплое тело мягко прижалось к моей спине.

Разве я смогу заснуть? Я начал беспокоиться о вещах, абсолютно отличных от тех, что волновали меня не так давно. К тому же, он француз, и он упоминал, что обычно делил раньше с Мафую одну кровать. Возможно, для него естественно делать подобное время от времени. Это может быть обусловлено культурными различиями.

Полагаю, не стоит беспокоиться об этом. Всё, о чем я должен думать, это завтрашнее выступление.

К удивлению, все лишние звуки, мельтешившие вокруг, постепенно стихли, словно были поглощены теплом Юри.

Наконец, я умиротворенно погрузился в свои сновидения.