OreGairu 9 (рус) Глава 5

Глава 5: Такого будущего желает Хирацука Шизука.

Кончились уроки, я вышел из клуба и сразу же, в коридоре, выглянул из окна.

По стеклу стекали дождевые капли. Упрямый дождь заливал нас с самого утра и не думал останавливаться.

Вчера, когда я рассказал Юкиношьте об экзаменах Комачи и о том, что буду уходить из клуба пораньше, она практически безропотно дала на это разрешение.

Кто-то где-то окно открыл, что ли? Пол заливала вода, и моя сменка хлюпала.

До Рождества осталась одна неделя.

Снег в декабре Тибу устилает редко. Белого Рождества можно не бояться. Бояться стоит безотрадного рабочего зала, в который я направляюсь.

В культурно-спортивный центр, естественно.

Из-за полившего перед выходом из дома дождя в школу я поехал на поезде и автобусе. Было бы потеплее, я б ещё погонял на велике под дождём, но зимой – увольте.

Опадающие листья делали улицу ещё тоскливее.

До захода солнца оставалось ещё несколько часов, но из-за погоды стемнело раньше.

Моему затуманенному зрению зонтик впереди стал ярким пятном. Его виниловые бока украшал одинокий стебелёк.

Хозяин, явно от скуки, стал крутить зонтик вокруг оси. На миг мне стали видны соломенные волосы.

Судя по росту и причёске, передо мной Ишшики.

Шла она медленно, и я быстро её догнал. Когда мы поравнялись, она наклонила зонт от меня, чтобы рассмотреть моё лицо.

– О, семпай.

– Ага, – ответил я, приподняв зонтик. – Сегодня тоже будешь еду покупать?

– Нет, не думаю, что сегодня будет совещание.

– А-а-а, действительно.

Верно говорит, сегодня совещания быть не должно. Вчера мы занимались изучением выдвинутых предложений, вычленением плюсов и минусов каждого из них и способа воплотить в жизнь все сразу, так что сегодня нам вряд ли понадобится прежний шведский стол. Да и работа носильщика сумок меня стороной обойдёт.

Едва я об этом подумал, Ишшики заглянула ко мне под зонт и злорадно ухмыльнулась.

– Хм-хм-хм, какая жалость. Не поднимешь со мной статистику.

– Чтоб такая мелочь могла повысить статистику с тобой…

Когда мы завели бессмысленную беседу, к нам заспешил простой, обыденный виниловый зонтик. Под ним бесстыдно трепетали края юбки школьной формы Кайхин Сого.

– Чавойсь? Ишшики-чан и Хикигая прям? – приподняв зонтик, окликнула нас Оримото.

– Добрый день.

– Здра-асьте. Да-а-а, заболталась с подружками, теперь опаздываю.

Для Оримото стен между людьми, как обычно, не существовало. Она поравнялась с нами и стала идти на стороне Ишшики, дружелюбно с ней беседуя. На лице той, естественно, неудовольствие не отразилось ни на миг. Она широко улыбнулась и тоже вступила в беседу.

Так мы и шли под дождём; я слушал их беседу со стороны.

Когда разговор уже стихал, Ишшики ударило осознание.

– Кстати, вы с семпаем вроде бы знакомы? – спросила она.

– Отож, в одной средней учились.

Ишшики бросила на меня взгляд.

– Значит, даже у тебя друзья раньше были?

У меня от этих слов думалка отсохла. Правда, Оримото и сама, отвечая, напряглась.

– Не то чтобы друзья, э-э-э… Ну, так, чуть-чуть.

Словно двусмысленность здесь была не к месту, глаза Ишшики засверкали, и она насела на нас.

– О-о-о, так-так-так, что за скрытность?

Оримото крякнула и стрельнула в меня глазами.

Я её не виню. Мы и правда не были друзьями, так что двусмысленность была вполне себе к месту.

Но Ишшики такую возможность упустить просто не могла. Она широко улыбнулась и потянула меня за рукав.

– Семпа-а-ай, что происхо-о-одит?

Эй, не тяни. Мы ещё дотрагиваемся друг до друга, твоя рука мягкая, и я это прямо вот из головы выкинуть не могу, так что завязывай!

Её беспрестанные мольбы понизили мой боевой дух (на что она, вкупе с суматохой, в принципе, и могла с самого начала надеяться), и, выворачиваясь из её хватки, я ляпнул:

– Да давно это было…

– Это… – повторила Ишшики и повернулась к Оримото. Та, не зная, как ответить, захлопала ртом, но потом попыталась отшутиться.

– Ну, это уже в прошлом.

То, что она сказала это, отвернувшись от Ишшики, а не попыталась превратить моё признание в повод для издевательств, меня удивило.

Я, конечно, буду против разговора о прошлом, но если он начнётся, смирюсь. Поэтому перемена в Оримото меня и заинтриговала.

Из Ишшики так и лезло желание узнать больше, и, заметив это, Оримото повернулась ко мне и резко перевела стрелки.

– Кстати говоря, Хаяма-кун на таком не показывается, да?

Услышав слово «Хаяма», Ишшики вздрогнула. Задорная улыбка на её лице мигом одеревенела.

– А ты и Хаяму-семпая знаешь? – спросила она грудным голосом. Мне страшно. Нет, она-то, конечно, может, и хихикает сейчас, но глаза её сейчас настолько серьёзны, что старается она явно для того, чтобы это скрыть…

– Мы с ним как-то в город сходили.

– Хо-о-о, в город… – выцепила Ишшики из предложения Оримото и смерила её взглядом. Зараза, тут же сейчас запара начнётся.

– Он и так в секции занят, так что вряд ли находит время, – встрял я, и Оримото, наклонив зонтик, спросила:

– Хикигая, вы ж, вроде, дружите, так я думала, он мог бы и заскочить на часок.

– Ни хрена мы не дружим, и не стал бы я себя в такое время напрягать, чтобы его позвать.

– Да? У нас же тут полный песец. Наш президент только осенью на пост взошёл и ещё не привык. Вот я и подумала, что как наши помощников звали, так и ты его мог бы позвать.

Понятно, так даже кайхинсоговцы – как минимум, Оримото – понимали, как у нас всё плохо. Пусть она безоговорочно со всем соглашалась, но отлично видела текущее положение вещей.

– Ну, может, у нас тут и потеря потерь, но Хаяму я не позову.

– Хм-м-м… Ну да, всё равно неловко выйдет, если мы встретимся, – тихо произнесла она вполне здравомыслящие слова. Учитывая, при каких обстоятельствах мы тогда в кафешке расстались, ей наверняка тяжело будет смотреть ему в глаза. Даже я откажусь от конструктивной встречи с Хаямой лицом к лицу.

Оримото заговорила о нём либо потому, что ей было бы тяжело с ним встретиться, либо просто хотела кое-что проверить. Это логично.

Но Ишшики что-то взвешивала у себя в голове и переводила взгляд с меня на неё. Ну, раз она сама Оримото не вспомнила, не буду ей напоминать. Готов поспорить, другие девушки ей вовсе не интересны…

Когда беседа о связующем звене наших разговоров, Хаяме, прекратилась, мы какое-то время шли молча.

У самого входа в культурно-спортивный центр Оримото вдруг с намёком на продолжение протянула: «А-а-а». Заинтересовавшись этим продолжением, я бросил на неё взгляд, и она смотрела прямо на меня.

– Я тут ещё подумала, может, ты позовёшь тех своих девушек?

– Нет… Они не придут.

Я не стану их звать. Я не могу их позвать.

– М-м-м, – безразлично протянула Оримото и шлёпнула ногой по луже. Затем она наклонила зонтик назад и посмотрела на небо. Я повторил то же самое. С запада появился намёк на близящийся закат. Такими темпами и дождь кончиться может.

Но небо всё равно оставалось тёмным.

× × ×

Мы вошли в здание не так уж и давно, а я уже возвёл взгляд к часам.

И сегодня вперёд продвигалось только время.

Я закрыл крышку позаимствованного ноутбука и надавил пальцами на веки.

Задание по пересмотру вчерашних предложений оказалось куда сложнее, чем я думал.

С течением времени дел мне находилось всё меньше и меньше.

У нас нет достатка ни во времени, ни в людях, ни в бюджете. Вполне себе годная отговорка, если задуматься. Так можно успешно отмазаться от любых обвинений.

Не только, разумеется, от затягивания работы и заморозки проекта, но мы, в принципе, уже перешли точку невозвращения.

С расписанием мероприятия не было решено ничего, а возросло только количество рабочих рук. Если сравнить с аниме, выйдет, как если бы производственный комитет согласился на каком-то условии, но ещё не выбрал само аниме. Не верю, что такое аниме будет путным…

А пока суд да дело, часы тикают, а листики на календаре переворачиваются, и так день за днём. Да, это можно назвать вложением усилий и времени, но на деле это лишь переработка. Если сравнить с аниме, выйдет, как если бы совещание по планированию заняло всё время производства, а важные вопросы остались бы в полной сумятице… ну, что-то типа этого.

Главное для нас сейчас – баланс и решимость. А у нас по обоим пунктам завал.

Ещё раз вздохнув, я поднял крышку ноутбука.

Бюджет просчитал, schedule перепроверил, cost performance касательно самых реалистичных прогнозов продумал. Ещё на всякий случай нагуглил контакты церкви и джазовых групп.

И всё же, чем больше я работал, тем больше понимал, что миссия невыполнима. Бли-и-ин, ну что это такое, они там идиоты все? «Мы точно не успеем», – тихо пробормотал я, и, судя по вздоху вице-президента, школа Собу придерживалась того же мнения.

Он, кстати, передал мне кое-какие бумаги.

– Вот тут несколько раз пересчитал, но бюджета точно не хватит, что будем делать?

– Либо от чего-то отказываться, либо увеличивать казну. Походу, на следующем совещании будет голосование.

Если честно, время не хотелось тратить даже на это. Но чтобы убедить другую сторону внять нам, нужен тщательно выверенный аргумент; иначе мы ничего не добьёмся. Достать аргумент, подготовить почву к нему – и можно принимать боевую стойку.

Я почесал голову и протянул руку к бумажному стаканчику с кофе. Тара высасывала из напитка всю резкость и горечь, и называть его вкусным язык уже не поворачивался.

Тут есть что-нибудь сладкое?.. Я оглядел стол. И прямо на линии моего зрения появилась идущая сюда Ишшики.

– Семпай, они там украшения уже почти доделали. Что дальше?

А, действительно, на нас же ещё и младшеклассники… Я моментально убрал руки от клавиатуры, скрестил их на груди и задумался.

Что нужно будет сделать независимо от принятых решений и с чем смогут справиться младшеклассники? Декор зала уже подходит к концу. Значит, остаётся…

Тут в голове проскочила мысль.

– А ёлку уже ставили?

Ишшики наморщила брови.

– Ну, её привезли… Но если мы будем ставить её сейчас, она нам не помеша-а-ает?

Хм, вопрос так и просился. Ну да, установка её здесь нам только нервы попортит. Особенно такая большая, как нам досталась; то-то она будет мистикой дышать. Раз так, следует извлечь из этого пользу.

– Можно попросить администрацию здания установить её у входа. До праздника осталась неделя, так что как рекламу оставить разрешат. А утром двадцать четвёртого просто перенесём её в зал.

– Ясно… Понятненько!

Несколько раз кивнув, Ишшики пошла обратно к детям. Я ещё пару секунд провожал её взглядом, но после вернул его к экрану. Сладостей так и не нашлось, да сам разговор уже немного помог отдохнуть. Но всё же, смена настроения с рабочего на рабочее – это уже полный финиш. В мире рабочих, ложью живущих, дайте от переработки мне свободы…

Но дальше так шутить нельзя. Я явился сюда помогать Ишшики из чувства вины за то, что сделал её президентом, а уже сам приказы отдавать стал.

Меня уже ни помощником, ни припевалой не назовёшь. Самое смешное, что никто не жаловался. Все даже советоваться сразу со мной стали.

Так никуда не годится. Где-то я эту безысходность уже видел.

Если не встряхнуть ситуацию, кампания провалится. Мы в до боли знакомой мне ситуации. Ситуации, радости которой президенту учсовета Ишшики Ирохе точно не прибавит.

Чтобы не допустить её прихода, мне нужно вверить все дела Ишшики и прийти кое с кем к консенсусу.

Я собрал организованные документы и пошёл прямо к Таманаве. Наши обычные совещания – лажа. Если мы не устроим встречу на высшем уровне, то просто будем бесконечно уступать друг другу дорогу.

– Эй, можно тебя?

– Что?

Таманава даже вроде как работал. Открытый на его MacBook Air документ назывался «Схема плана». Зыркнув на его содержание, я увидел схему синергии при вбирании идей в один план.

Выходит, он и правда хочет воплотить идеи всех из нас в реальность.

Вид разрабатываемого плана малость лишил меня решимости, но, всё же, духа сунуть ему документы хватило.

– Я тут просмотрел наши ideas. Проверил, что можно сделать и что нельзя. Ну, большинство, конечно, нельзя, но…

– О-о-о! Благодарю!

Таманава пролистал бумаги.

– Теперь у нас есть чёткая картина дел, да?

– Ага.

Даже говорить не надо, что время и деньги тянут нас вниз.

– Ну что, подумаем, как с этим разобраться.

– Нет, стой. Мы этого точно не успеем. Неделя осталась.

– Угу, и поэтому мне кажется, что band, например, можно заказать. Понимаешь, я провёл изыскания, и существует много services по установлению private live. Если воспользоваться услугами нескольких таких служб сразу, может выйти подходящее нам event.

Где мы на это бюджет возьмём?.. Я было хотел это выпалить, но до человека со сверхсвёртываемостью мыслей это явно не дойдёт.

Не то чтобы Таманава не слушал людей; он слушал. Просто всех.

Поэтому и пытался найти такое решение, которое удовлетворило бы всех и сразу.

– Во-первых, мы все вместе обговорим эти вопросы и выберем способ борьбы с ними на следующем совещании.

Кажется, он настроился серьёзно. Уже начало проглядывать упрямство. За все наши разговоры он ни разу мне не поддался. Да это уже не упрямство, а, скорее, упорство или самоубеждение. Почему он вообще хочет претворить все предложения в жизнь? Зачем так упорствует? Загадка.

И тогда я понял.

Таманава стал президентом учсовета совсем недавно. Он умел напустить на себя важный вид (даже на мне сработало), но в сроке пребывания на посту он был той же Ишшики.

Именно поэтому он жаждал и слушал мнения. Лишь согласившись с ними, он сделает шаг. Чтобы не возникало новых проблем, он просто втихаря подстраивает их в общий план.

Пожалуй, так же поступает и ждущая от меня команд Ишшики. Я и ей помочь не знал, как, ведь знал всего несколько недель; что уж говорить о Таманаве, которого я вижу в третий-четвёртый раз, а уж повлиять на его менталитет для меня задача и вовсе невыполнимая.

Надежды больше нет. Реши всё в следующий раз – такой ключевой пункт я выделил.

– Если мы не решим всё наверняка на следующем совещании, то вовремя не успеем. Рассчитываю на твоё понимание.

– Конечно, – ответил Таманава со всё той же предсказуемой беззаботной миной. Но сейчас она была какой-то натянутой.

Я забил на него болт и вернулся на своё место.

Зараза… Делать-то больше нечего.

В конце концов, то, что мы устроим из праздника, будет решено на следующем совещании… хотелось бы на это надеяться. Памятуя о том, как они проходили раньше, я не был бы так в этом уверен.

Короче говоря, прямо сейчас заняться мне нечем. Можно было только сидеть и смотреть, как мероприятие стыдливо распадается на части.

Гоняя эту мысль по голове, на полпути к своему стулу я заметил одиноко работающую Руми.

Других детей по соседству с ней я не обнаружил. Наверно, ёлочные украшения делают. Заинтересовавшись тем, чем же тогда занята она, я подошёл к ней и спросил:

– Украшения делаешь?

Руми оставила согнутый лист бумаги между лезвиями ножниц и разрезала по линии сгиба. Что-то вроде снежинок, что ли, делает.

Судя по всему, Руми доделывала остатки украшений зала. Ну да, дети скорее увлекутся чем-то новым типа ёлки, чем согласятся ещё какое-то время нудно создавать одно и то же.

Но всё же, странно это, когда дети пользуются острыми предметами без присмотра. Уточню лучше. Тем более что никто не видит, и однокашники не станут шептаться у неё за спиной.

– Ты одна тут сидишь? – нагнувшись к ней, спросил я, всем видом показывая, что завязываю разговор, но Руми не ответила. Она приготовила уже следующий лист.

Ну, раз игнорит, чё я сделаю?

Едва я собрался выпрямиться, Руми перевела на меня взгляд. Затем она взяла ещё один лист и отвернулась.

– Как будто сам не видишь, – нагло, издевательски ответила она. Что за лаги? У нас спутниковое вещание быстрее идёт.

Ещё одна некавайная няка нарисовалась, думал я, но всё же, работая в одиночку, она оставляла хорошее впечатление. И тут я вспомнил причину этому.

Ещё один побочный продукт моих поступков. А раз так, я обязан подставить своё плечо и ей.

Я плюхнулся на пол рядом с Руми и схватил лежащий в стопке лист бумаги, попутно оприходовав пару ножниц.

Та-а-ак… Ха-а, раз это у нас очерчен кристалл, надо резать по линиям… Хотя нет. Бумага скорее сложена по очертаниям… Система оказалась настолько запутанной, что я решил сначала сделать один такой лист сам.

Шорох бумаги сбоку от меня прекратился. Повернув голову, я увидел смотрящую на меня удивлёнными глазами Руми.

– Что ты делаешь?

– Будто сама не видишь, – ответил я на её манер. Заметив это, Руми нахмурилась.

– Тебе заняться больше нечем?

– Вот именно, что нечем.

Нам, конечно, многим стоило бы заняться, но, к моему сожалению, я остался без вариантов действий. Всё решит следующее совещание.

Руми безучастно на меня покосилась.

– Халявщик.

– Отвяжись.

Дальше мы резали украшения в тишине.

Не знаю, кто их придумал, но делать эти оригами оказалось сложнее, чем я думал, и одно неверное движение ножниц могло испортить всю картину.

Я настолько увлёкся этим занятием, что перестал слышать шум вокруг.

Но нарастающее топанье мимо ушей пропустить не получилось.

Ко мне рысила Ишшики.

– А, я ножики возьму, хорошо?

Извинившись, она подняла со стола нож для бумаги. Похоже, он был нужен для украшений на ёлку.

И тут Ишшики заметила Руми. Та же была поглощена работой и не обращала на неё никакого внимания. Но Ишшики почему-то ей заинтересовалась.

Она поманила меня к себе рукой. Что ещё?.. Я наклонился к ней, и она прошептала мне на ухо:

– Семпай, ты что, любишь девочек помладше?

– Ну, не то чтобы нет.

Девочки такого возраста меня как-то не напрягали. Спасибо, видимо, сестре. А вот чем ближе к моему возрасту, тем больше я нервничал. Нет, с детсадовцами типа сестры Кавасаки я обращаться не умел, но вот разве что с ними. А, вот с маленькими мальчиками у меня полный завал. Эти мелкие слишком похожи на животных, чтобы понимать человеческую речь…

Моим словам Ишшики не отвечала. Что, это просто труп?.. Я сфокусировал на ней взгляд, и лицо у неё было непередаваемое.

– Ты что, подкатываешь, прости, мне нравятся постарше, но на мне это не сработает.

– Эй, я же ничего такого не говорил.

Господи, каким же идиотом я себя чувствую. Надо же было ответить серьёзно.

Я отмахнулся от неё, чтобы не мешала, и, спросив для острастки: «Что это за отношение такое?», Ишшики удалилась за дверь.

После её ухода вновь наступила тишина.

Шорох бумаги, скрип ножниц. Не говоря ни слова, мы добавляли к стопке всё новые и новые объёмные снежинки.

Вскоре мы расправились с последней и посмотрели друг на друга.

– Всё?..

– Угу.

Ответив, она довольно вздохнула и улыбнулась. Но (от смущения, что ли), когда её взгляд встретился с моим, она резко отвернулась.

Я вздохнул и встал.

– Ну что, пора назад?

– С-слушай…

Всё ещё сидя, Руми раскрыла рот. Однако я не дал ей договорить.

– Там ещё наверняка ёлку украшают, может, туда пойдёшь?

– А, угу.

Ответив, Руми встала и вышла из спортзала. Я же вернулся на свой стул.

Я не слышал того, что хотела сказать Руми. Потому что её улыбка пронзала мою грудь.

Увидев её, я понял, что такими вот мелочами пытаюсь облегчить свою душу. Но улыбка Цуруми Руми вовсе не ободряла мои поступки.

Я мог что-то сохранить даже прежними своими методами.

Но этого чего-то недостаточно.

Каков мой долг? Я всё ещё не знал ответа на этот вопрос.

× × ×

Младшеклассников отправили по домам. Доделав мелочи и собрав документацию, мы оставили себя без дел.

Члены учсовета школы Собу лениво убивали время, пересматривая сделанное или пересчитывая бюджет. Сторона Кайхин Сого же была полностью поглощена беседой.

Похоже, мне здесь сегодня делать больше нечего.

– Ишшики, дел вроде не осталось, можно я пойду? – спросил я роющуюся в кипе бумаг девушку, и она, бросив взгляд на часы, немного подумала и ответила:

– Ну…Тогда закруглимся на сегодня?

– Ага. Ладно, пока.

На выходе из спортзала моя спина услышала сказанное голосом Ишшики «спасибо за рабо-о-оту».

Дождь к тому времени немного утих. В лужах отражалось городское освещение, и капающие с карнизов капли дождя поглощали свет. Однако, как бы красиво это не выглядело, пейзаж всё равно казался унылым.

Я поднял воротник пальто и пошёл дальше. Осознал, что добрался сюда не на велосипеде, я уже на стоянке. Из-за дождя я ехал на автобусе и поезде.

Ворча на самого себя, я повернул к станции. По дороге на глаза попался Марипин. Над излучающими тепло бизнес-центра автоматическими дверями ярко горела вывеска.

Ах да, в Марипине ведь тоже KFC есть, да?.. Заказ же, забыл совсем.

Возвращался домой я куда раньше обычного, поэтому решил заказать наконец этот праздничный бочонок. До дома далековато, конечно, но его можно будет и в микроволновке разогреть, да и забирать всё равно я буду, так что не всё ли равно? Но всё же, забирать курицу – для цыплёнка-меня в самый раз!

В Малимпии мне на глаза сразу же попались люди с большими сумками, явно закупающиеся к Рождеству. Изрезав косыми взглядами холл, я заметил KFC и пошёл прямо к нему.

Дела тут за неделю до Рождества шли хорошо – в очереди за (скорее всего) праздничным бочонком стояло несколько человек. Нуачо, по дороге домой из компании удобно. Станция ж рядом. Я встал в конец очереди и без эксцессов сделал заказ.

Список дел на сегодня закончен. Осталось вернуться домой.

Я направился к ближайшей к KFC двери. Поток входящих и выходящих людей не прекращался, и автоматические двери не закрывались вообще. Кроме людей, обходящих первый этаж, были толпы и на пути к эскалатору, что создавало настоящий хаос людей.

Рождество, всё-таки, конец года. Атмосфера постоянной спешки, ага… И тут я перевёл взгляд на эскалатор.

Среди спускающихся по нему людей я заметил Юкиношьту Юкино. Мне стоило бы сразу же ливнуть, но от удивления мои ноги приросли к полу.

Юкиношьта и правда выделяется даже в таком хаосе. Я вовсе её не искал – и вот она, видна сразу.

Судя по всему, заходила она в книжник. Всем служила сумка с логотипом книжника в её руках.

Я стоял на её пути. Вскоре она заметила меня и удивлённо подняла брови. Наши глаза встретились, и мы признали присутствие друг друга. Теперь притвориться, что мы друг друга не заметили, будет трудновато.

Я легонько кивнул ей в знак приветствия, и Юкиношьта, сойдя с эскалатора и пойдя к дверям, кивнула мне в ответ.

– Йо.

– Добрый вечер.

Когда я наконец сдвинулся с места, звук моих шагов наложился на звук шагов Юкиношьты, быстрым шагом идущей от эскалатора; наружу мы вышли практически одновременно.

Улица полнилась людьми, идущими домой или в магазин.

При выходе через ближайшую к KFC дверь в глаза сразу бросалась маленькая площадь. Не знаю, что здесь происходит во второй половине дня на выходных или в тёплое время года вообще, но холодным моросящим вечером здесь никто не останавливался.

Но по той или иной причине остановились мы.

Юкиношьта пригладила руками пальто и затянула кашне. Я, словно по команде, и сам дотронулся до шарфа.

Это у меня из-за клуба в привычку вошло? Можно было бы и промолчать, но слова сами сорвались с языка, хотя я искал совсем другие.

– А-а-а, это ты из магазина? – спросил я.

– Да… У меня к тебе тот же вопрос: что ты здесь делаешь в такое время? – произнесла она холодным тоном, так и не меняя привычного выражения лица.

Сегодня я тоже ушёл из клуба рано. А значит, давно уже должен был покончить со всеми делами. Вопрос очевидный. Я так не хотел ни с кем случайно встречаться. Но раз такая встреча произошла, на вопрос придётся отвечать.

Потерев скулы, я отвернулся от Юкиношьты.

– У меня тоже были, ну, дела…

Я не мог сказать, какие. Потому ответил невразумительными, бессмысленными, общими словами. Но в них не было лжи.

Юкиношьта опустила голову и тихо заключила:

– Ясно…

Она подняла голову. В волнении о том, стоит ли ей говорить или нет, её закушенные губы и наставленные на меня глаза подрагивали.

– Ты ведь выполняешь просьбу Ишшики-сан.

В её тихом голосе не было воли. Её слова, казалось, рассыплются от одного прикосновения, как утренний иней. Поэтому от них исходил ужасный холод.

Думаю, Юигахама ничего ей не сказала. Юкиношьта, скорее всего, догадалась обо всём сама. Возможно, она терпела несколько дней, но, запалив меня, уже никак не могла удержаться от вопроса.

– А-а-а, ну, там сложно было отказать…

Сколько бы я не прибегал к двусмысленности, правда не изменится, но прибегать к чему-то другому я просто не мог. Отрицать что-либо сейчас уже бессмысленно.

– Мог бы не выдумывать такую ложь.

Взгляд Юкиношьты был направлен на землю, касался которой лишь холодный ветер. Думаю, она имеет в виду, что я солгал насчёт Комачи.

– Не ложь это. Была и другая причина, – заоправдывался я, и Юкиношьта подставила ветру, готовому сдуть волосы ей на лицо, руку.

– Пожалуй. Да, ты не солгал.

Этот жест напомнил мне об одном разговоре.

Юкиношьта Юкино никогда не лжёт. Я упрямо верил в это, и, когда выяснилось, что она умолчала правду, разочаровался в ней.

Нет, не в ней. Я разочаровался в прошлом себе, возведшем её в идеал.

Но каков я сейчас? Я хуже, чем был тогда. Умолчать правду не значит солгать; я смирился с этим обманом и даже стал прибегать к нему сам.

Я прибег к обману, который должно было отторгать всё моё естество. До чего же я омерзителен. Поэтому мои слова сочились сожалением.

– Прости, что сделал это сам.

Юкиношьта закрыла глаза и покачала головой.

– Мне всё равно. Это твои дела, и я не могу и не имею права в них вторгаться. Или…

Она запнулась. Её рука сдавила висящую на плече сумку ещё сильнее.

– Тебе нужно моё разрешение?

Юкиношьта немного наклонила голову набок. Её ясные глаза задавали мне вопрос. Её нежный голос не порицал меня. Поэтому я почувствовал излишнюю боль. Мою грудь снова потянуло вниз.

– Нет, только одобрение, – выплюнул я. Я не знал, какой ответ будет правильным. Его вообще могло не существовать.

Одними глазами я перевёл взгляд на Юкиношьту. На её губах была та же самая улыбка тоски по былым дням, что и в клубе.

– Ясно. Тогда тебе не за что извиняться. Кроме того, если с Ишшики-сан будешь работать только ты, ей будет намного проще, – без запинки, но медленно произнесла она. Я стоял молча и лишь слушал. Что мне ещё сказать, если нельзя извиниться?

А Юкиношьта всё говорила. Говорила, не глядя на меня. Говорила, глядя на подсвеченные оранжевыми огнями прибрежной индустриальной зоны похожие на туман облака, плывущие по затянутому небу, на котором нельзя было увидеть ни единой звезды.

– На мой взгляд, ты сможешь разрешить проблему и сам. Ведь так было до сих пор.

На мой взгляд, она не права. Я не разрешил ни одной проблемы. Ни Ишшики, ни Руми – я лишь покрывал вещи налётом неопределённости, в конечном итоге скатывающимся в пропасть. И я уж точно не спас их.

– Да ничего я не разрешил… К тому же, я делаю это один, потому что я один, вот и всё.

Своё делаешь сам. Это естественно. Коль меня столкнули с заботой или она упала мне в руки, она становится моей. Вот причина, по которой я делал всё сам.

Таково было моё естество, и обращаться за помощью к кому-то другому, не зная другого способа решить проблему, – презренно. К тому же, даже если неправый человек примется за правое дело, ничего хорошего из этого не выйдет.

Поэтому я буду делать всё один. Других причин нет.

То же самое должно быть и для Юкиношьты, вместе с которой я работал в клубной комнате не менее полугода.

– У тебя ведь то же самое, – с уверенностью… нет, с надеждой в голосе сказал я. Но голос Юкиношьты окреп.

– Вовсе… нет.

Она опустила голову, плотно сжала губы и вцепилась в рукава пальто. Из-за развязывающегося кашне проскочило движение её белого горла. Она будто стояла против ветра. Возможно, я впервые вижу Юкиношьту такой.

Не поднимая головы, она выдавливала из себя слова.

– Надеть маску, что всё сможешь… всё понимаешь… Так всегда было.

Это она о ком? О себе или обо мне? Впрочем, разницы всё равно нет. Кто он вообще такой, чтобы решить, что он всё понимает?

Поэтому я должен был ей ответить, хоть чем-то, хоть мысли никак не могли улечься в моей голове.

– Послушай, Юкиношьта… – попытался я что-то сказать, но на большее головы не хватило. Юкиношьта быстро подняла голову и помешала мне своим обычным спокойным голосом.

– Может, не будешь пока приходить в клуб? Если за нас беспокоишься, то не стоит.

На её лице, говорившем и без слов, вновь появилась ясная улыбка. Спокойная, как у фарфоровой куклы под стеклянным колпаком.

– Да нифига я не беспокоюсь.

Я знал, что должен был сказать что-нибудь другое. Но если бы я промолчал, мы лишились бы и той пустой комнаты.

Однако ошибка остаётся ошибкой, и её не исправить, как бы сильно ты не пытался загладить свою вину.

Юкиношьта молча покачала головой. Она медленно опускала сумку со своего плеча.

– Ты всегда беспокоился… С того самого времени и всегда… Поэтому…

Внимательно слушая её исчезающий голос, я ждал завершающих слов. Но Юкиношьта вдруг сменила пластинку.

– Но ты можешь больше не заставлять себя это делать. Если что-то разрушается от такой мелочи, значит, к этому всё и стремилось… разве нет?

Когда она задала мне этот вопрос, я погрузился в молчание.

Я верил в это раньше, но больше не сейчас.

Однако Юкиношьта верила до сих пор. Верила в то, во что я после экскурсии перестал.

Тогда я сказал одну ложь. Извратившую их желание ничего не менять и не меняться самим.

Эбины-сан, Миуры и Хаямы.

Они жаждали неизменной, блаженной жизни. Поэтому они и лгали то тут, то там, обманывали друг друга, и наконец захотели защитить такие отношения. Осознав это, я больше не мог с такой лёгкостью это отрицать.

Я не мог назвать неправильным их решение – их выбор попытаться защитить то, что они имели.

Я вобрал их в себя, даже смирился с этим. Я по-своему радовался тем дням и даже начал расстраиваться из-за того, что потерял их.

Даже зная, что однажды они всё равно исчезнут.

Поэтому мои убеждения исказились, поэтому я стал лгать самому себе. Заменить дорогие тебе вещи нечем. Лишившись их, больше ты их не получишь. Поэтому ты должен их защищать – и поэтому я лгал.

Вряд ли я что-то защищал. Я просто цеплялся за мысль, что что-то защищаю.

Вопрос Юкиношьты был ультиматумом.

В масках нет смысла. Таково было единственное наше общее убеждение.

…Верю ли я в это сейчас?

Я не мог ответить. Ведь я уже понимал, что грамотно подобранные маски лишними не будут. Я признавал такой метод. Поэтому не мог сказать, что его не существует.

Юкиношьта смотрела на не находившего слов меня тоскливыми глазами. Она молчала и, казалось, ждала моего ответа. Но, осознав, что ответ этот сказан не вслух, вздохнула и мимолётно улыбнулась.

– Можешь больше не заставлять себя приходить…

Её голос был ужасно добрым.

Стук кожаных туфель эхом отдавался по кирпичной лестнице. Мне казалось, я способен различить, как он отдаляется всё дальше и дальше в бесконечность, даже в таком хаосе.

Юкиношьта растворилась в толпе людей. Она была совсем рядом – и в то же время ужасно далеко.

Молча провожая её глазами, я сел на ступеньки.

Привела в себя меня заигравшая в соседнем магазине рождественская песня. На площади стояла ёлка, горящая сотнями огней и украшенная подарками с завязками-оборочками.

В коробках, скорее всего, ничего нет.

Практически как в клубной комнате. Но я всё равно тянулся к этой пустой коробке.

Даже зная, что мне не позволено её желать.

× × ×

Голова была как в тумане. Мысли в ней не появлялись.

Я сидел на ступенях, уставившись на ёлочную гирлянду, который раз повторяющую программу.

Лишь когда меня пробрал холод, я обрёл некую решимость, и, выдохнув белый воздух, поднялся на ноги.

Часы показывали, что Юкиношьта ушла не так уж и давно.

Площадка у выхода из станции кишела взрослыми, возвращающимися домой или делающими покупки, и школьниками, возвращающимися с дополнительных занятий.

Но мне она казалась на удивление тихой.

Даже увязнув в человеческом хаосе, я не слышал ни гвалта, ни Рождественских песен. Только собственное дыхание.

Я медленно шёл по тротуару. Ноги двигались не так быстро, как хотелось бы – слишком много людей со станции выходило, и я постоянно на них натыкался.

Рядом были не только люди – на соседней дороге стояли автомобили. Либо поджидали кого-нибудь из станции, либо заезжали на парковку или назад.

Один из них просигналил. «Какого хрена в центре города?» – стрельнул я в него глазами. И, судя по всему, не я один.

Потому что автомобиль оказался чёрным спорткаром с вытянутым передом; такие у нас редко появляются. Он подъехал ко мне, и водитель опустил левое окно.

– Хикигая, что ты здесь делаешь?

За рулём сидела Хирацука-сенсей.

– Ха-а, да ничего, как раз домой собирался… А вы что здесь делаете?

Неожиданная встреча в непривычном месте. На мой вопрос она вдруг улыбнулась.

– Как что, до праздника же всего неделя осталась. Решила проверить прогресс, а там уже никого не было. Сама домой собралась, а тут ты на глаза попался.

– Хорошие у вас глаза.

– Когда работаешь школьным психологом, узнаёшь «свою» школьную форму с первого взгляда.

Хирацука-сенсей чуть самоуничижительно улыбнулась и похлопала по пассажирскому сиденью.

– Ты вовремя, как раз подброшу.

– Да не нужно.

– Так. Залезай. Сзади уже подъезжают, – надавила она. Я поднял голову и увидел, что так оно и есть. Ну, раз она это сказала, теперь точно не отвертеться.

Я неохотно попытался забраться внутрь, но в левом боку машины была только одна дверь. Она что, двухместная? Пришлось обходить её с правой стороны. Стоп, здесь руль слева, что ли?..

Я залез в машину и сел на пассажирское сидение. Пристегнув ремень и оглядевшись, я заметил, что сидения и приборная доска обтянуты высококачественной кожей, а указатели и отделка блестят алюминиевым сиянием. Блин, крутяк.

– Сенсей, а давно у вас эта машина? На каникулах вроде другая была…

Когда она отвозила нас в деревню Тиба, мы ехали на типичном таком минивэне…

– А-а-а, ту я в прокате брала. Мой любимчик – вот этот парень, – ответила Хирацука-сенсей, довольно стукнув кулаком по рулю. С таким триумфальным видом она слишком похожа на типичного красавчика. Но всё же, чтобы у одинокой женщины был свой дорогой двухместный спорткар… Как бы это объяснить, тут, блин, вот из-за таких увлечений она и не может до сих пор замуж выйти…

Любимчик Хирацуки-сенсей глухо взревел и тронулся с места.

Я сказал учительнице, в каком районе живу, и, кивнув, она повернула руль. Отсюда быстрее всего добираться будет по национальной автостраде.

Но судя по огням, едем мы вовсе не на автостраду.

С мыслью о том, что это странно, я оглянулся на водительское сидение, и Хирацука-сенсей, не отводя взгляда от дороги, засунула в рот сигарету.

– Ничего, если мы кое-куда заскочим? – спросила она.

– Ха-а.

Когда тебя подвозят, жаловаться как-то и совестно. Не знаю, куда именно мы поедем, но главное, чтобы в итоге я оказался дома.

Я откинулся на спинку сидения и примостил локоть на окне, опускаясь на него подбородком. Видимые из машины огни казались оранжевыми пятнами. Видимо, из-за подкрадывающегося тумана.

Часть горячего воздуха из-под капота обдувала мои ноги. Моему продрогшему телу стало так уютно, что я несколько раз зевнул.

Хирацука-сенсей, сжимающая руль всего в паре десятков сантиметров от меня, молчала, лишь тихо мурлыкая себе под нос. Её слабое дыхание и неспешный такт мелодии действовали убаюкивающе, и я закрыл глаза. Учительница вела машину так гладко, что её тряска казалась мне покачиванием колыбели.

Мы ехали ночью незнамо куда.

Машина медленно остановилась раньше, чем я успел уснуть.

Оглянувшись, помимо расставленных на одинаковом расстоянии друг от друга фонарных столбов, я заприметил ещё и огни фар машин, едущих по встречной полосе.

– Приехали, – произнесла Хирацука-сенсей и вышла из машины. «И куда это приехали?..» – подумал я, тоже выбираясь из неё.

В мой нос резко ударил запах океана. А затем, разглядев огни метрополиса, я понял, где мы находимся. Под нами был Токийский залив, а мы стояли на мосту, пересекающем его малое устье. Ученики школы Собу в начале февраля бегут марафон, и тут у нас обычно разворот. На перилах были нацарапаны сердечки с именами парочек, и я помню, как в своё время над ними смеялся.

Когда мы отошли к краю дороги, Хирацука-сенсей сунула мне банку кофе. В темноте я чуть не уронил её, но умудрился удержать. Она была ещё тёплой.

Учительница прислонилась спиной к машине и выдохнула дым, одновременно второй рукой открывая свою банку. Как ни странно, это ей шло.

– Какая-то вы крутая.

– Стараюсь.

Я собирался её подколоть, а она нигилистски улыбнулась. Ну не на-адо, если вы будете делать такое лицо, я и правда решу, что вы крутая.

Смотреть на неё дольше было уже стыдновато, и я отвернулся к морю.

Ночью оно было совершенно чёрным. Лишь благодаря подсветке мне удавалось разглядеть волны. Они колыхались так медленно, что мне подумалось: стоит им однажды улечься, как они исчезнут навсегда.

Пока я безмолвно смотрел на воду, Хирацука-сенсей решила меня окликнуть.

– Как у вас там дела?

Это она про что? Никакого контекста мы сегодня не оговаривали, но, судя по времени года, учительница спрашивает о подготовке праздника.

– Довольно-таки плохо.

– Угу…

Хирацука-сенсей отвернулась и выдохнула дым. Затем она снова повернулась ко мне.

– Что именно?

– Даже не знаю, что именно сказать…

– Попробуй хоть что-нибудь.

– Ха-а, тогда…

Раздумывая над тем, с чего начать, я раскрыл рот.

Первой и главной проблемой, которую я непременно должен был упомянуть, было время. У нас осталась всего неделя, и за этот период повлиять на ситуацию уже никак нельзя.

Вторая причина прямо втекала в первую. Заключалась она в нашей методике. С одной стороны у нас Таманава, безоговорочно слушающий других. С другой – Ишшики, только на них и полагающаяся. Из-за того, что центровыми служат эти двое, мы бездарно потратили уйму времени.

Чтобы исправить ситуацию, нам нужно или найти другого лидера, или вправить мозги этим, но оба варианта довольно сюрреалистичны.

Первый не подходил, потому что у нас не было того, кто бы на роль лидера подходил. Созванные помощники тихарились, считая, что не должны принижать достоинство президента. Да и сами члены учсовета явно не собирались лезть поперёк него в пекло.

Наставить Ишшики и Таманаву на путь истинный тоже вряд ли удастся.

Оба были президентами всего-ничего. В недостатке опыта нет ничего удивительного. Проблема в том, что у них нет лидерской хватки. Они не знают, как добиться успеха. Но в чём ошибаются, видят чётко. Они стали президентами, и стоит им завалить серьёзное задание для региона, да ещё и совместное с другой школой, для них всё кончится. Этого они, возможно, боялись.

Люди часто лажают в крупных делах. Кто-то говорит, что то, что не убивает, делает нас сильнее, – но они аутсайдеры, а участникам становится лишь обидно.

Левые люди вечно говорят «в следующий раз получится лучше», «с кем не бывает». Такие вещи. Но иногда следующего раза не бывает, потому что первая ошибка отражается на человеке, и он ошибается снова. Слова «в ошибке нет ничего страшного» просто безответственны. Каждая ошибка отталкивает человека, её совершившего, назад.

Для людей с хорошим воображением нет никакой сложности в том, чтобы понять, в чём ошибаться нельзя ни за что. Думаю, и Таманава, и Ишшики на это способны.

Поэтому они и просили чужих мнений, поэтому и совмещали их вместе – чтобы ответственность за провал легла не только на их плечи.

Вряд ли слова «это ты всё неправильно сделал» скажут кому-то в лицо. Скорее, человек скажет это про себя, чтобы самого себя утешить.

Люди, которым отчитывались, звонили, с которыми советовались, ради которых шли на компромисс, у которых уточняли, – все они служили лишь для того, чтобы разгрузить ответственность. Если лидерам удастся списывать свою ошибку на всех, они постепенно уменьшат вес камня вины на своей душе.

Они не способны взять всю ответственность на себя, и потому пытаются воспользоваться советами других.

И потому мы сейчас в таком ступоре. Не выбрав лидера или козла отпущения, на которого можно было бы навесить всех собак, мы и допустили первую и самую страшную ошибку.

– В общем, как-то так…

Я не был уверен, что смог изложить всё грамотно. Просто изливал свои мысли.

Хирацука-сенсей слушала меня, не перебивая, пока я не закончил, но сразу после этого нахмурилась и кивнула.

– Хороший взгляд на вещи. Да, твоё умение читать чужие мысли просто поражает.

Дело не в этом. Просто на их месте я думал бы так же. Это лишь моё эгоистичное предположение. Едва я раскрыл рот, чтобы это сказать, Хирацука-сенсей вскинула в воздух указательный палец и перехватила инициативу. Затем она посмотрела мне прямо в глаза и медленно произнесла:

– Однако ты не понимаешь чувств.

Моё дыхание остановилось. Ни голоса, ни слов, ни вздоха – ничего у меня сейчас не осталось. Учительница словно ударила в самое сердце проблемы. И тогда я, Хикигая Хачиман, осознал, чего всё это время не понимал.

Такое уже должны были говорить мне раньше. «Больше думай о чувствах других. Почему ты понимаешь всё, кроме них?»

Пока я молчал, не в силах ответить, Хирацука-сенсей затушила сигарету о пепельницу и сказала:

– Мысли и чувства людей не всегда совпадают. Из-за этого порой такое отмачивают… Потому и Юкиношьта, и Юигахама, и ты ошибаетесь.

– А они тут при чём вообще?

Их имена меня ошеломили. Сейчас я не хотел ни говорить о них, ни вспоминать.

– Я с самого начала о них и спрашивала, – смерила меня взглядом Хирацука-сенсей.

Недовольно сказав это, она зажгла новую сигарету. И правда, она не выделила тему. Это я начал трындеть про праздник.

– Хотя, впрочем, источник обеих проблем один. Что там, что там, главную роль играет одна вещь… сердце.

Хирацука-сенсей выдохнула дым. Его очертания быстро смазались, и он растаял в морозном воздухе.

Сердце. Чувства. Мысли.

Мои глаза продолжали смотреть в то место, где растаял сигаретный дым. Мне казалось, так я смогу что-нибудь разглядеть.

Однако это лишь самомнение. Я так ничего и не увидел. Считая, что думаю о чувствах других, я смотрел лишь на поверхность. Я считал истиной то, что взбредало мне в голову. Чем это тогда отличается от самодовольства?

Тогда мне, пожалуй, никогда не понять.

– Вот только… можно ли осознать его головой?

Плюсы, минусы, риски, отдача – это понять я могу. Такое мне доступно.

Желания, самозащита, чёрная зависть. Если действия людей были основаны на таких сильных, отталкивающих эмоциях, то я мог их понять. Потому что мой разум тоже ими полнится. В таких случаях представлять было просто. Столь простые вещи я понимал легко. Мне помогала обычная логика.

Но если не на них – я терялся.

Если чувства людей не были основаны на желании получить или нежелании потерять, не подчинялись законам логики, то мне было сложно их постичь. Я совершил слишком много ошибок, чтобы ухватиться за суть.

Доброжелательность, дружба и даже любовь – во всём этом я ошибался и был уверен, что ошибаюсь и сейчас, когда думаю о них.

Мне придёт сообщение; мы случайно коснёмся друг друга; улыбнёмся, встретившись взглядами на уроке; кто-то пустит слух, что мне нравится одна девушка; мы будем часто разговаривать друг с другом, хотя вытянули соседние места просто случайно; будем уходить из школы одновременно – те времена тоже были полны ошибок.

Даже… даже если представить, что я прав.

Я не был уверен, что буду долго в это верить. Я могу отринуть объективные суждения, могу создать препятствия, но всё равно не могу назвать такие мысли искренними.

Если это нечто постоянно меняется, то правильного ответа не существует. Я думаю, что найти его невозможно.

Выслушав мои слова, Хирацука-сенсей улыбнулась, но после строго на меня уставилась.

– Не понимаешь? Тогда думай ещё. Если не можешь без просчётов, просчитывай до самого конца. Выведи все возможные ответы и пройдись по ним методом исключения. То, что останется, и есть твой ответ, – горячо говорила она. Но говорила вещи совершенно абсурдные. Полностью нелогичные.

Если человек строит догадки лишь на просчётах и логике, то он должен так и продолжать? Избавляться от неправильных ответов методом исключения?

Это же медленно и бессмысленно. К тому же, ничто не указывает, что ответ вообще найдётся. Я был настолько потрясён и удивлён, что не мог найти подходящих слов.

– Но вам не кажется, что непонятные вещи никуда не денутся?

– Значит, ты перепросчитал или просмотрел, – улыбнулась учительница. – Просчитай как-нибудь иначе, – невозмутимо добавила она. На такую банальщину я ответил сухим смехом.

– Что за бред?..

– Дурачина. Если бы чувства можно было просчитать, их бы давно оцифровали… Тот ответ, который ускользнёт от твоих просчётов, и называют чувствами людей, – жёстко, но тепло сказала она.

Я и сам считал, что всё просчитать невозможно. Есть такие вещи, как число π и периодическая десятичная дробь.

Но прикрываться таким, чтобы отказаться от размышлений, никто и не собирался. Именно из-за того, что человек не находит решения, он и продолжает думать. Отдыхом такое не назовёшь, это, скорее, пытка.

От одной лишь мысли о такой участи по моей спине пробежали мурашки. В беспамятстве я поднял воротник пальто. Хирацука-сенсей фыркнула.

– Знаешь, я в своё время тоже часто ошибалась в расчётах, так, может, поэтому до сих пор и не замужем?.. Тут на днях у подруги свадьба была…

В улыбке Хирацуки-сенсей появилось самоуничижение. В обычное время я бы её как-нибудь подколол.

Но сегодня не был на это настроен.

– Нет, просто ваши парни слепы.

– Хэ? Че-чего это ты вдруг? – отворачиваясь, смущённо пробормотала ошарашенная учительница.

Но я вовсе не льстил ей. Будь я на десять лет старше и встреть её десятью годами ранее, то влюбился бы до беспамятства с первого взгляда. Хотя зачем вообще о таком предполагать?

Я даже улыбнулся от спутанности собственных мыслей. Хирацука-сенсей весело рассмеялась. Отсмеявшись, она прокашлялась.

– Н-ну, ладно. Хочешь – считай это знаком благодарности… но я дам тебе особую подсказку.

Она повернулась ко мне, и на лице её была уже не весёлая улыбка, но серьёзная. Услышав в её голосе решимость, я выпрямился и поднял голову. Когда я встал на изготовку, Хирацука-сенсей медленно произнесла:

– Когда думаешь, думай о правильном.

– Ха-а…

А как это сейчас относится?.. Подсказка такая абстрактная, словно её и вовсе нет. Судя по задумчивому взгляду Хирацуки-сенсей, недоумение отразилось у меня на лице.

– Так… Возьмём, к примеру, твою причину помочь Ишшики лично, а не в составе клуба. Ты делаешь это ради клуба обслуживания, вернее, Юкиношьты.

Имя, неожиданно прозвучавшее в её внезапном примере, удивило меня. Я рефлекторно поднял на учительницу глаза, и на её лице блуждала горькая улыбка.

– Тут всё и по виду ясно. Когда вы закончили дело Ишшики, Юкиношьта пришла ко мне отчитаться. О себе она тогда не сказала ни слова, но, увидев, в каком она состоянии, я подумала: а вдруг? Ты тоже?

– А-а-а, ну, думаю, как бы… – ляпнул я первое, что пришло в голову, чтобы оттянуть время на нормальный ответ, но Хирацука-сенсей не стала меня ждать.

– Если да, – продолжила она, – то рано или поздно ты придёшь к ответу, что отдалился от них, чтобы не ранить… может быть. Но это лишь пример.

– Да, пожалуй, так. Это лишь пример.

В конце концов, это только пример; так мне сказали, и так я ответил. Учебный пример, отношения к которому нынешний я не имеет.

Хирацука-сенсей одобрительно кивнула.

– Но думать тебе надо не над этим. Тут бы тебе поразмыслить над тем, почему ты не хочешь никого ранить. И ответ найдёшь мигом, – тут она посмотрела мне в глаза, словно предупреждая: ни отвернуться, ни усомниться в её словах она мне не позволит. – Потому что эти люди тебе дороги.

Освещённое оранжевыми фонарями и проносящимися машинами лицо учительницы казалось одиноким. Затем она тепло, участливо прошептала:

– Но видишь ли, Хикигая. Никогда не ранить других невозможно. Люди вредят другим одним своим существованием, даже не подозревая об этом. Живя или умирая, ты всё равно будешь кому-то вредить. Человеку может стать больно как от того, что ты пошёл с ним на сближение, так и от того, что не пошёл…

Хирацука-сенсей достала из пачки ещё одну сигарету. Уставившись на неё, она продолжила:

– Но если на человека, которого ты ранишь, тебе наплевать, ты даже не поймёшь, что натворил. Осознание – вот ключевой пункт. Именно осознавая, что человек тебе дорог, ты и поймёшь, что сделал ему больно.

Договорив, она наконец засунула сигарету в рот. Защёлкали трущиеся друг о друга камешки, и зажигалка слабо осветила лицо Хирацуки-сенсей. Глаза на её добром лице были закрыты, словно она спала. Затем, глубоко вздохнув и вместе с воздухом выпуская дым, она добавила:

– Заботиться о ком-то значит быть готовым ранить его.

Она подняла глаза на небо.

Я посмотрел туда же, размышляя о том, что было у неё на уме. На небе сквозь просветы в облаках изредка появлялся смутный силуэт Луны.

– Это вся подсказка.

С этими словами Хирацука-сенсей оторвала спину от машины и широко улыбнулась мне. Она потянулась.

– Именно потому, что оба человека думают друг о друге, они и не могут обрести некоторых вещей. Однако печалиться тут не о чем. Этим стоит даже гордиться.

Как же это красиво. Но только красиво. Когда ты не можешь получить желаемого, когда оно прямо перед тобой, на расстоянии вытянутой руки, то начинаешь страдать. И можешь даже перестать желать.

Я просто не мог не спросить:

– А это разве не сложно?

– Угу. Сложно, – ответила Хирацука-сенсей и снова опёрлась спиной на машину. – Но возможно. Я же справилась, – твёрдо улыбнулась она. Судя по всему, в прошлом много чего случилось, только она вряд ли расскажет. Не знаю, можно ли её об этом спросить. Интересно, если я чуточку повзрослею, она мне расскажет? Заметив, как жажду этого, я рефлекторно отвернулся и саркастично заметил:

– Считать, что другие люди с чем-то справятся, только потому что справились вы, немного заносчиво, знаете ли.

– Вот умеешь ты настроение испортить, – проворчала Хирацука-сенсей, хватая мою голову в стиле железного когтя. Ощутив боль, я начал вырываться, но она вдруг прошла. Однако, рука по-прежнему лежала у меня на голове.

– Пожалуй, буду с тобой откровенна.

Её голос был глубже, чем раньше. Из-за того, что учительница держала меня за макушку, пришлось переводить на неё взгляд, не двигая головы. Она приподняла уголки рта.

– Может, тебе и не придётся ничего делать. Когда-нибудь может измениться Юкиношьта. Или появится человек, который сможет её понять. Который пробьёт её скорлупу. А может, так будет у Юигахамы.

– Когда-нибудь, говорите?

И когда же наступит это «когда-нибудь»? Как будто в таком далёком будущем, что и реальностью не назовёшь, и одновременно в таком недавнем прошлом, что не назовёшь и чушью.

– Для вас-то, я уверена, это время сейчас значит всё. Но это совсем не так. Однажды всё для вас уравняется. Так устроен наш мир.

Может быть, она и права. Когда-то где-то кто-то встанет между нами. Думая об этой шаткой истине, я вспомнил боль в своей груди и нагнулся, чтобы отогнать её.

Рука с головы успела переместиться на моё плечо. Голос Хирацуки-сенсей звучал с гораздо более близкого расстояния, чем раньше.

– Просто я считаю, что неплохо бы этим человеком оказаться тебе. Я хочу, чтобы вы с Юигахамой пробили её скорлупу.

– Знаете, то, что вы говорите, немного…

Когда я попытался ответить, Хирацука-сенсей нежно обняла меня за плечо. Слабое тепло её тела лишило меня слов. Я даже одеревенел. Учительница посмотрела мне в лицо и произнесла:

– Это время значит не всё. Но что-то нужно успеть сейчас, потому что потом оно исчезнет. Сейчас, Хикигая… Именно сейчас.

Я не мог отвернуться от её влажных глаз. Мне нечем было сейчас ответить её горячему взгляду, и поэтому я молчал.

Хирацука-сенсей ухватила мои плечи ещё сильнее.

– Думай, борись, оступайся и переживай – иначе искренности не быть.

Она быстро отпустила меня. Затем улыбнулась обычной холодной, но яркой улыбкой, показывающей, что урок окончен. Я наконец обрёл возможность двигаться снова.

Дождь из слов промочил меня до нитки и оставил в моей груди множество голосов. Но я не мог выпустить их наружу. Возможно, их следовало обдумать самостоятельно, найти нужные и потом проглотить.

И поэтому я скажу другие слова, не совсем благодарственные, но оскорбительные.

– Нельзя же что-то назвать искренним только из-за того, что тебе пришлось настрадаться?

– Ты и правда умеешь портить настроение, – рассмеялась Хирацука-сенсей и дала мне леща. – Ладно, пора домой. Запрыгивай.

С этими словами учительница села на место водителя. Буркнув «угу», я обошёл машину.

По пути бросив короткий взгляд на небо.

Луна, которая должна была выглядывать сквозь прорехи в облаках, уже спряталась. Ночной залив не освещал ни один фонарь, а ветер, обдувавший мои скулы, был очень холодным.

Но мне было на удивление не так холодно, как должно бы, потому что тело ещё помнило чужое тепло.

Примечания

Глава 4

На главную

Глава 6