OreGairu 8 (рус) Глава 1

Глава 1: Стоит ли говорить, что даже Хикигая Комачи может прогневаться?

Что, если.

Гипотетически.

Что, если бы жизнь была игрой, в которой ты мог бы сохраняться и потом возвращаться в то место, где должен сделать некий выбор? Изменилась бы она?

Ответ – громкое «нет».

Выгоду получат лишь те, кому такая возможность предоставлена. Те, кто о ней никогда не слышал, не выиграют абсолютно ничего, да и сама ситуация ничего им не даст.

Таким образом, сожалений не останется. Или, скорее, жизнь и есть сожаление в миниатюре.

Такие дела.

Существует также и понятие «уже поздно». Ввязнув в пучину «что, если», ты не сможешь из неё выбраться. Какие бы ответы на заданный тебе вопрос ты не давал, в твоей жизни ничего не изменится. Приняв решение, отказываться от него уже поздно.

«If», «параллели» и «петли» в этом мире не существуют. Короче говоря, наша жизнь линейна. Проповедовать возможности – затея абсолютно глухая.

Я прекрасно осознавал, когда совершал ошибки. Однако мир этому так и не научился.

Его избороздили войны, нищета, гонения и прочее барахло. В поисках работы ты можешь достичь абсолютно ничего. Подрабатывая на полставки, человек трату даже карманных денег воспринимает как удар по кошельку, и заделывать брешь ему приходится деньгами из собственного же кармана.

Так где тогда искать в этом мире правду? Правда, основанная на ошибках, не имеет права называться правдой.

Хотя она может принять форму именно ошибок.

Но есть ли смысл в оттягивании конца того, чему существовать уже не суждено?

Однажды ты потеряешь всё. Такова истина.

Но всё же.

В неизбежной потере всего есть некая красота.

В неизбежном конце есть смысл. Даже такие вещи, как передышки, комбинации застоя и неуверенности, когда-нибудь закончатся.

И смириться с такой правдой – то, что должен сделать каждый.

Я уверен, каждый однажды вспоминает о том, что когда-то утратил, и представляет себе это как когда-то любимые им сокровища, либо же испытывает чувство, схожее с тем, которое накрывает его, когда он в одиночестве пьёт саке.

× × ×

Хреновое сегодня утро.

Откуда-то с безоблачного серого неба дул пронизывающий холодный ветер, шатавший оконные стёкла. Вкупе с тёплым воздухом в комнате их дребезжание толкало меня к искушению завалиться спать дальше.

Нет, серьёзно. Хреновое сегодня утро.

На дворе первый понедельник после экскурсии.

Понедельники – рассадники меланхолии. Я вытащил своё безвольное тело из постели и поплёлся в ванную.

В зеркале отражалось сонное, до конца не разлепившее глаза я.

Угу, ничего не изменилось.

Серьёзно, я как будто в стазисе живу.

Зеркало отражало все и каждую мои составляющие: нежелание идти в школу, желание весь день сидеть дома и страдать ерундой и предчувствие подкатывающей ко мне после выхода из входной двери тоски по дому.

Но кое-что было по-другому. Вода, которой я окропил своё лицо, была холоднее обычного.

Осень, по сути, кончилась, и окружающую действительность вполне можно было называть зимой. Ноябрь практически подошёл к концу, и до конца года оставался всего месяц.

Родители, дабы избежать утреннего часа пик, на работу ушли рано. Наступало время рабочей спешки и сверхурочных по вечерам – слишком уж людно было на улицах. Как я и думал, даже взрослые люди слабы пред лицом зимнего утра. Как оказалось, кутаться в футон до последней секунды хотелось всем.

Но даже несмотря на это, у каждого есть причина продолжать ходить на работу.

Сомневаюсь, что есть люди, которые ходят на работу ради работы. С другой стороны, есть те, которые ходят работу только и исключительно потому, что этого от них требует общество. Они не хотят становиться белыми воронами, и, предварительно проверив, что это нормально, вливаются в общий поток.

Короче, люди вечно ищут то, что может им что-то дать, ничего при этом не отбирая.

Моё отражающееся в зеркале лицо ничем не отличалось от лиц других людей. Но отражающиеся в нём глаза, смотревшие прямо на меня, были не такими, как у всех, и их гнилостный взгляд не имел ничего общего с тем, что старшая школа, достигшая на днях своего пика, меня достала.

Он делал меня собой. Он делал меня Хикигаей Хачиманом.

Довольно отметив свою стабильность, я вышел из ванной.

Когда я вошёл в гостиную, из кухни виднелась моя младшая сестра, Комачи. Она стояла над чайником в позе укротителя.

Раз родители уже поели, повлиять на то, что наш завтрак будет традиционным, мы уже не могли. Зато стоит Комачи налить чай, и всё будет готово.

Когда я начал отодвигать от стола стул, вода в заварнике вскипела. Комачи перелила её в обычный чайник и тут же подняла голову.

– А, доброе утро, братик.

– Ага. Доброе утро.

После обмена нашими обычными приветствиями Комачи восторженно произнесла:

– А ты сегодня бодрый.

Я склонил голову набок. Неужели я настолько не жаворонок? Хотя нет, по утрам я на самом деле слаб. Давление у меня, конечно, не низкое, но вот мотивация – вполне. К тому же, Комачи никогда касательно меня ни в чём не ошибалась. А ведь сегодня я и правда бодр.

– Вода холодная была, когда я умывался…

Я выдал первое, что пришло в голову, и Комачи глянула на меня сомнительным взором.

– М-да? А я ничего не заметила.

– Не, реально холоднее стала, а? Ладно, давай лучше есть, а то в школу опоздаем.

– А, ну.

Она принесла за стол чайник, громко шлёпая при этом тапками. Похоже, уважения к чаю «Орнаментный ястреб» моя семья не испытывает.

Усевшись, мы одновременно хлопнули в ладони и выказали благодарность за еду.

Зимой традиционные завтраки в семье Хикигая представляли собой блюда, подаваемые тёплыми, и суп мисо. Последний разогревал тело перед выходом. Видимо, вместо маминой любви.

Но язык у меня был, что называется, кошачий, поэтому я на суп сначала подул. Подняв глаза на Комачи, делавшую то же самое, я увидел, что она тоже на меня смотрит.

Она аккуратно поставила тарелку на стол и, пару секунд помолчав, сказала:

– Слушай…

– М-м-м? – промычал я и выпрямился, побуждая её продолжать. Она осторожно, словно желая в чём-то удостовериться, спросила:

– Ничего не случилось?

– Нет… Да ты сама подумай: за всю жизнь со мной ничего не случилось. Говорят, что зло может таить в себе скрытое добро. Если допустить, что это правда, то пусть уж лучше что-то случится. Например, болезнь какая-нибудь хроническая прицепится. Пусть и будешь лежать в больнице, зато в итоге выйдешь из неё полностью здоровым. В общем, если ничего не происходит, значит, скоро может начаться буря, – на одном дыхании вывалил я. Комачи удивлённо моргнула.

– В чём дело, братик?

Это норма. Абсолютно нормальная реакция.

В её ремарке не было ни намёка на то, что мои слова хоть что-то в ней зацепили. Нет, я, конечно, бред сейчас нёс, но хоть как-то прокомментировать его можно было?

Мне ведь мозг напрягать, всё-таки, пришлось…

Вот они, последствия понедельника.

– Ты знаешь… Ничего не случилось, в общем.

Я быстро засунул в рот кусок яичницы. Кстати, это блюдо считается традиционным?

Услышав мои слова, Комачи только хмыкнула.

Она отодвинула свой поднос в сторону, чтобы перегнуться через стол, и вперила в меня взгляд.

– Знаешь что?

– Что? Мамешиба?

Или она бродячая кошка, оставшаяся у нас жить. На самом деле принцесса.

Хотя она, скорее, рисовый монстр Паппу, у нас же тут завтрак. Обрюзгшей пандой быть она тоже не могла – фигура у неё вполне себе нормальная. Хотя в такой позе она чуть выставляет напоказ свою грудь, так что немного лишнего жира ей не помешает. На самом деле нет. Такая, как сейчас, она и так красивее всех.

Едва я убедил себя в этом, Комачи вздохнула.

– Знаешь, ты, конечно, и несёшь вечно бред, но самый бредовый он у тебя, как раз когда что-то случается…

– А-а-а, ясно…

Обычная резкая критика. На то, что твои слова – бред, ответить тяжело. Впрочем, она лишь подтвердила мои же рассуждения. Но всё же, так точно анализировать меня по речи и поведению… Она что, судебный психолог? Или просто сканирует мою личность?

– Слушай…

Комачи ткнула палочками для еды в салат и открыла рот, но засомневалась и закрыла его. Она перекатила соседний помидор с одного бока на другой.

Я примерно понимал, что за слова застряли у неё во рту (видимо, помогает кровное родство). Или просто осознал то же, что и она.

Комачи аккуратно положила палочки на стол и задала касающийся меня вопрос.

– Между тобой и Юи-сан с Юкино-сан… ничего не случилось?

Слушая её, я продолжал молча есть. «Когда я ем, я глух и нем», всё-таки. Я аккуратно проглотил пищу. Затем, обуреваемый разнообразными чувствами, выпил суп мисо.

– Они что-то говорили?

– У-у, – отрицательно издала она, покачав головой. – Они не любят о таком говорить, ты же знаешь.

На эти слова мне нечего было ответить.

Может, Юкиношьта и Юигахама и парятся по мелочам, разбалтывать что-то чьей-то сестре они не станут.

– Но подозрения имеются, – сказала Комачи, наблюдая за тем, как я на это отреагирую.

Мы живём вместе достаточно давно, чтобы подмечать некоторые вещи, хорошие или плохие, без слов.

Но бывает, что ты не хочешь, чтобы что-то подмечали.

– Ясно, – бесстрастно ответил я, приковав свой взгляд к стенным часам. Подняв палочки, я продолжил есть.

Комачи же медлила.

– Жуй медленнее. В любом случае…

Похоже, она настаивает на продолжении разговора. И не постеснялась заранее догадаться, что я попробую срезать его ещё на взлёте.

Её взгляд был направлен в послезавтра, а сама она вдруг что-то вспомнила.

– Такое ведь уже случалось.

– Правда?

Спросив, я тут же понял, о чём она говорит. Комачи намекала на июньский случай. Кстати, она сама тогда делала примерно то же самое: допытывалась до меня.

Да, я совсем не изменился. Чего и требовалось ожидать.

Не повзрослел, не стал смотреть на вещи под другим углом, ничего.

Тем не менее, Комачи, явно, чтобы согреть руки, взяла в них чайную чашку. Однако я отчётливо видел, что пар от неё не подымается.

– Но сейчас, как мне кажется, всё немножко по-другому…

– Разумеется. Люди день ото дня меняются. Даже клетки постоянно заменяют друг друга. Пять-семь лет – и человек, скорее всего, станет совсем другим. В общем, как ты понимаешь, люди…

– Ладно, ладно, – покорно улыбнулась Комачи, пытаясь сбавить мои обороты. Поставив чашку на стол, она положила руки на колени. – Ну, и что ты натворил?

– Ты так говоришь, как будто это я виноват, – ответил я, но Комачи продолжала молча на меня смотреть. Похоже, на очередной бред она не поведётся.

Я почесал голову и отвернулся.

– Ничего не случилось. Да и нечему было.

Комачи вздохнула.

– Что-то может случиться и без твоего ведома. Ладно… Давай всё по очереди.

– По очереди, говоришь?..

Я немного подумал.

С возвращения из Киото прошло всего несколько дней, но за это время я вполне успел пораскинуть мозгами. Заданный самому себе вопрос был таков: «Сделал ли я что-то неправильно или было ли что-то неправильное в том, как я это сделал?» В поисках ответа я пересмотрел все свои действия.

Единственное, за что можно было зацепиться, – окончательное решение, коим вымощена была дорога к самому безопасному исходу проблемы. Учитывая, что вариантов у нас было немного, мне казалось, что итога более чем достаточно.

Худшего мы избежали, вторую просьбу выполнили. Стоит ли нас хвалить за то, как мы к этому пришли, вопрос, конечно, интересный, но к консенсусу мы всё-таки пришли.

Однако расписывать всё это Комачи не стоило. Пока я в своих действиях уверен сам, мне беспокоиться не о чем.

– Нет, всё-таки ничего.

Я стряхнул с себя её вопрос и набросился на еду, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Но Комачи так и не отвела от меня глаз.

– Опять за своё… Так что случилось?

Она неуверенно наклонила голову набок, подставила под подбородок руки и шутливо засмеялась.

За этой милой позой крылась серьёзная цель. Находясь в таком положении, она не позволит разговору закончиться на определённой ноте.

Но происходящее уже начинало меня бесить.

Обычно это случается не так быстро. На таком уровне я ещё подшучиваю над ней, повторяю её слова да сбиваю её с толку неожиданными фразами.

Но обычно и Комачи не настолько настырна.

Пытаясь вести себя нормально, я только разозлился.

– Это уже перебор. Отстань от меня.

– …

К удивлению Комачи, мои слова прозвучали грубо. Однако удивление длилось лишь долю секунды, и в следующий миг её плечи задрожали.

Вдруг она широко раскрыла глаза и громко воскликнула:

– Т-ты как со мной разговариваешь?

– Нормально я разговариваю. Это ты ведёшь себя как заноза в заднице.

Я хотел сказать вовсе не это. Я хотел обыграть всё в хорошую сторону. Но слово не воробей…

Да и вообще, всё не воробей, кроме воробья, но и того попробуй поймать.

Комачи смерила меня прищуренными глазами, затем опустила взгляд на стол.

– Хмпф, ладно. Хорошо. Больше я об этом спрашивать не буду.

– Давай.

Больше этим утром за столом разговоров не было.

Мы ели в полном молчании, и даже время, казалось, остановилось – настолько медленно оно тянулось.

Комачи одним глотком выпила свой суп мисо и встала. Она быстро составила свои тарелки друг на друга и поставила их возле раковины.

Затем она быстрым шагом пошла к двери, но на полпути остановилась. Не глядя на меня, она быстро сказала:

– Я пойду вперёд. Дверь запри после себя.

– Ага, – бросил я, и Комачи захлопнула за собой дверь.

За мгновение до громкого стука я услышал тихие слова:

– Всё-таки что-то случилось…

Оставшись в одиночестве, я взял в руки чашку с чаем. Он уже остыл, и моему языку совсем ничего не угрожало.

Последний раз Комачи вела себя так ещё несколько лет назад. Задним умом я подумал, что мог её обидеть… И заволновался.

Злится Комачи редко. Но длится это долго. К тому же, она сейчас в расцвете полового созревания. По вечерам, когда она приходит домой, я совсем не знаю, какого лица от неё ожидать.

Вот так. Она моя сестра, а я не знаю.

С другими людьми очень тяжело сходиться.

× × ×

Окружающее школу пространство было окрашено цветами осени.

Листва высаженных на краю велосипедной дорожки улицы Ханамигава деревьев либо ещё украшала их, либо уже лежала на асфальте. Небо простиралось вдаль и вширь, а дувший с него сухой бриз сводил на нет все усилия солнца согреть воздух.

Все это якобы мелочи определённо намекали на скорую смену поры сезона. Переход с лета на осень, например, видно было сразу. А в конце осени свои правила начинают диктовать цвета зимы.

Именно в такие последовательные периоды смены поры года разнообразные изменения все, скорее всего, и подмечают.

«Чем по осени занимаются соседи?»

Известная поговорка.

Ведь именно в это время года люди испытывают меланхолию, печаль и даже одиночество, собственно, и толкающие их на размышления о том, чем могут заниматься их соседи.

Именно одиночество вызывает у людей любопытство о благополучии остальных. И дабы стряхнуть его с себя, ты обращаешься к другим.

Но если присмотреться повнимательнее, можно предположить, что так ты выражаешь своё желание обратиться к себе.

Как говорят, по ту сторону зеркала всегда стоит незнакомец. Но этот незнакомец на самом деле и есть говорящий, и если убрать тот явный обман, который они называют фильтром, это мгновенно всплывёт на поверхность.

Таким образом, люди беспокоятся только о себе.

Любопытствуя о благополучии остальных, люди сравнивают с ними себя, таким простым актом утверждаясь в обществе.

Пользуясь другими людьми, они поступают откровенно неискренне. Это неправильно.

В общем, изоляция – это как справедливость, так и верное решение.

Мой велосипед поскрипывал. Наверняка давала о себе знать ржавчина, но я жал на педали, совершенно об этом не беспокоясь.

Учитывая, который сейчас час, я не опоздаю, но в класс явлюсь впритык со звонком.

Как и всегда.

Когда я ступил на велосипедную площадку, школьники уже в спешке выбегали с неё.

Приковав свой велосипед к стойке, я последовал общему примеру. Когда меня никто не сопровождает, я хожу быстрым шагом. Учитывая, что так чаще всего и происходит, этот навык пропитал моё естество целиком. Такими темпами меня примут в команду Олимпийской сборной по спортивной ходьбе. Ага, конечно.

Источавшим атмосферу спокойствия главным входом никогда нельзя было налюбоваться всласть.

Лестницу и фойе наполняли утренние приветствия вперемешку с пустыми разговорами.

Когда крупнейшее событие старшей школы, экскурсия, закончилось, всё вернулось на круги своя.

Как и наша классная комната.

Я, беззвучно в общем шуме, протащился между партами. Подойдя к своей, я отодвинул от неё стул, стараясь делать это как можно тише.

Беззвучно сев, я стал ждать классного часа.

Сколь не пытайся отключить мозг, глаза и уши всё равно продолжают перерабатывать поступающую в них информацию, совершенно меня не слушаясь.

Учитывая, что одноклассникам было на меня плевать, фальшивое признание в любви гласу общественности не предастся. Впрочем, на это я и рассчитывал. Если поразмыслить логически, об этом и рассказывать-то никто не захочет.

Если это станет общественным достоянием, не обрадуются ни Тобе, ни Эбина-сан, ни даже Хаяма.

Настроение по классу в целом было обычным. Даже немного более безоблачным, чем прежде.

Естественно, испытание экскурсией укрепило общие узы. Но дело было не в этом.

Вероятно, тут свою роль играет оставшееся время.

Поездка в прохладный Киото была одним из самых запоминающихся событий в учёбе старшеклассников, и нам удалось узреть смену времён года собственными глазами. Как только она закончилась, все более или менее догадались, что после неё осталось.

Ноябрь кончится достаточно скоро. На середине декабря учёбу прервут зимние каникулы, длящиеся до самого января. Затем наступит самый короткий месяц в году, февраль, а в марте начнутся уже весенние каникулы. С каждым часом время неумолимо бежало вперёд. Другими словами, в этом классе нам оставалось провести всего три месяца.

Поэтому они и ценили этот момент.

Но чему именно момент был этим обязан? Не друзьям же.

Нет, ценили они свою юность. Именно нынешние поглотившие их моменты жизни. Назовёшь это нарциссизмом – засмеют.

Безо всякого желания пронаблюдав, проанализировав и вычленив это, я зевнул.

Раз мой мозг занимает такая ерунда, я таки устал.

Мини-каникулы закончились только сегодня, а тело уже давит на меня неподъёмным грузом.

Чтобы разработать затёкшую шею, я покрутил головой по кругу.

На глаза навернулись привычные лица оживлённо болтающих одноклассников. В другом месте класса стояла девичья фигура, украшенная длинным хвостом и глядящая в окно.

Это была почему-то взволнованная Кавасаки. Хотя и она казалась неизменной.

Немного позади неё сидела пара-тройка девушек, показывающих друг другу фотографии с экскурсии. Одной их была довольная Сагами. Вот уж кто после всего, что случилось осенью, совершенно не изменился. Впрочем, иметь с ней что-то общее мне не хотелось совершенно, так что пофиг. На меня они (наверняка благодаря экскурсии) не гнали, и на том спасибо.

Но об экскурсии говорила не только группа Сагами, но и несколько других.

Однако вскоре эти разговоры отойдут на второй план и в итоге станут частью их воспоминаний. Воспоминания нахлынут на них только после взгляда на фотографии, но довольно быстро начнётся отлив, и они переключатся на что-нибудь другое.

И это справедливо не только к экскурсии, но даже и к этому самому моменту.

Конечно, среди них были те, кто это понимал. Возможно, страшась этого, они и натягивали на лица радостные улыбки.

Понемногу все станут вести себя так, будто ничего не замечают, и будут притворяться, что ничего не знают.

Кто знает, может, все они одинаковы.

Я так и смотрел на класс, ближе к камчатке.

Там был всё тот же, неменяющийся вид.

– Знаете, мы когда вернулись в Тибу, на линии Кэйё уже вовсю готовились к Рождеству, и я нафиг испугался. Реклама Диснейленда аще стрёмная какая-то.

Это сказал играющийся со своими волосами Тобе. Он был столь же энергичен, сколь и перед началом экскурсии.

– Да уж, после такого не сразу отпустит!

– Точняк.

Оока и Ямато, как обычно, только поддакивали ему.

– Диснейленда, говорите? – протянула крутившая свои блондинистые локоны Миура, которой, казалось, до разговора не было никакого дела. Если бы она старалась подражать диснеевским принцессам, то стала бы гораздо женственнее.

– Это время уже настало, – с улыбкой сказал Хаяма, примостивший подбородок у себя на руках. Юигахама слушала их, приложив к подбородку указательный палец. Подняв глаза к потолку, она, будто что-то вспомнив, произнесла:

– Там вроде новый аттракцион построили.

Услышав эти слова, Эбина-сан скрестила руки на груди и задумалась.

– Да? Оно ж для услады? Хотя кого именно?.. Иногда хрен поймёшь, кто семе, а кто…

– Эбина, скройся.

Миура стукнула Эбину-сан по голове, но та улыбнулась.

У группы Хаямы всё как всегда.

От этого мне стало чуть легче.

Этого мира они и желали – застывшего, неменяющегося мира.

Однажды он сгниёт и разложится, и процесс, может, уже пошёл. Возможно, такова его истинная форма.

Ни Хаяма, ни Эбина-сан не пытались на это как-то повлиять.

Это решение, несомненно, верное. Если они хотят, чтобы их отношения остались такими же, как до экскурсии, им нужно вести себя по-старому. Но в таком случае расстояние между ними и мной останется бесконечным.

Пока я тупо на них смотрел, мой взгляд пересёкся с взглядом Юигахамы.

– …

– …

Прошло, вроде бы, всего несколько секунд, но мне почему-то казалось, что этот момент длился дольше. Как будто мы испытывали друг друга. Я недовольно отвернулся.

Примостившись на левую руку, я закрыл глаза. Но уши по-прежнему работали.

– А давайте всей компашкой в Диснейленд завалимся, а?!

– Опа.

– Давайте.

Их разговор не имел под собой второй почвы, и они продолжали болтать.

К общему смеху примешался смех потирающей от облегчения грудь Юигахамы.

Но их разговор на самом деле не имел под собой второй почвы.

Хорошо бы на это влияло не только их настроение.

С другой стороны, они могли разговаривать, тщательно избегая главного вопроса. Или специально вели себя притворно, чтобы стимулировать старое положение дел.

В любом случае, иметь друзей – это красиво. Пристрастие друг к другу, защита друг друга – это красиво. По доброте душевной не снимать своих масок – конечно же, красиво.

Формула складывается из довольно простых составляющих: хорошие отношения = красота, помноженная на пристрастие и желание выступить щитом. М-да, а с математикой-то у меня, как и обычно, не ахти. Кстати, если верить одной из ветвей науки, законченные формулы тоже красивы. И я вижу, что брали они это не с потолка. От аксиом веет стабильностью. Но если тебя заводят формулы, ты какой-то математический извращенец. Да уж, противные это штуки – наука и математика.

Убивая время за этими бессмысленными размышлениями, я открыл глаза, чтобы посмотреть на часы. Скоро звонок…

За дверью возникла фигура изо всех сил спешащего не опоздать человека. Хотя шаг у него был расслабленный.

Этим человеком был Тоцука, который приоткрыл дверь и подсмотрел, не пришла ли ещё учительница. Оглядев класс, он вздохнул. Утерев со лба пот и взглянув на часы, он пробормотал:

– Успел…

Он довольно кивнул и пошёл к своей парте, попутно здороваясь с одноклассниками.

На полпути (а может, и сразу) он заметил, что я смотрю на него, и подошёл ко мне. Тут, конечно, стоило бы задать вопрос, какого я вообще на него пялился, но разве нет таких, кто вообще ни на кого никогда не пялился?

Учитывая, что Тоцука бежал, его лицо было красным, а сам он тяжело дышал. Судя по усталому взгляду, он решил потренироваться с утра пораньше.

– Доброе утро, Хачиман.

– Ага, доброе утро… – сказал я ему в ответ, прочистив перед этим горло, чтобы не переволноваться. Но при всём своём спокойствии я был немного не таким, как всегда. Впрочем, интонация случаю соответствовала.

Однако Тоцука озадаченно покосился на меня и стих. Он начал было поднимать руки, но остановил их на полпути.

– …

– Что такое?

Тоцука замахал руками и улыбнулся.

– Ничего, я просто подумал, что поздоровался ты, как обычно.

– …

Я отмотал время на несколько секунд назад, к своему приветствию. Оно чем-то отличалось от обычного вообще?

Думаю, ответа мне не найти.

Я отключил мозг и сказал:

– Ага… Ну да. Как обычно. Ты тренировался?

– Да, и совсем увлёкся. Ты ещё от экскурсии не отошёл?

По пути домой я вспоминал все три её дня. Почти всю поездку на синкансене я спал, Тоцука, наверно, это и имел в виду. Большую часть времени я провёл в полудрёме, но разговаривать абсолютно ни с кем не хотелось… Короче, настроение у меня было не особо хорошее, и я не хотел, чтобы Тоцука видел эту мою сторону, понимаете?

В глазах Тоцуки я хочу оставаться крутым Хикигаей Хачиманом. Что он там сейчас сказал?

– Нет, уже всё.

– Ясно. Вот и хорошо, – ответил он, улыбнувшись, и тут же прозвенел звонок. Тоцука помахал мне рукой и сел на своё место. Я уютно улыбнулся ему в ответ.

Да, я вовсе не устал. Вернее, усталость покинула меня вот только что.

× × ×

Пока уроки один за другим заканчивались, моё тело всё больше и больше обмякало. По привычке я начал считать, сколько часов осталось до конца занятий.

В тот миг, когда закончился второй классный час, обратный отсчёт закончился.

Время вышло.

Я схватил сумку, в которой всё равно не было ничего важного, и встал.

Из класса быстро выходили люди, спешившие кто куда – в клубы, секции, домой. Я чувствовал у себя на спине уколы чьих-то взглядов, но со стуком раздвижной двери это прекратилось.

В коридоре стояла спокойная атмосфера. То и дело в разные стороны проходили школьники. Несмотря на черепашью скорость, останавливаться никто явно не собирался.

Я решил держаться тёмной, более холодной стороны коридора.

В фойе было не так людно, как обычно. Видимо, у кого-то классные часы ещё не окончились.

Когда я направился прямиком к выходу, меня никто не окликнул и не спросил, куда я, собственно, иду, так что дойти до шкафчиков удалось быстро.

Обычно я переобуваюсь и иду отпирать велосипед, после чего, погрузившись в раздумья, еду домой. До пункта назначения добраться на велосипеде – раз плюнуть.

Но это на меня не похоже.

Я это я. Как и всегда. Так что убивать время я должен так же, как и всегда.

По выходу из главного входа на глаза мне попался торговый автомат.

Пора было перенастраиваться в вечерний режим. Я купил банку кофе. Опять же не производства «Орнаментного ястреба».

– Горький же.

Допив банку, я выбросил её в мусорку. Горький вкус кофе изо рта так и не исчез и, судя по всему, не собирался, даже если я пробегу круг вокруг школы.

Ноги, как всегда, будто налились свинцом, но я заставил себя сдвинуться с места и, выбрав маршрут, которым обычно не пользуюсь, направился в клубную комнату.

На лестнице меня стали одолевать неприятные мысли, и я немного повздыхал.

Вскоре передо мной появилась дверь клубной комнаты.

Прежде чем дотронуться до неё, я сделал глубокий вдох.

До меня донеслись голоса сидящих внутри. О чём они говорили, я не слышал, но в том, что все уже пришли, можно было не сомневаться.

Убедившись в этом, я рывком открыл дверь.

Они сразу же замолчали.

– …

В комнате повисла тишина. Юкиношьта и Юигахама смотрели на меня с неким удивлением в глазах.

Наверно, они уже и не надеялись, что я приду, и в чём-то были правы. Желания идти сюда у меня совершенно не было.

Но я просто упрямился. Как упрямится любой человек, разбитый на части гнусными и неслаженными намерениями остальных.

Разыгрывал оскорблённую невинность я лишь для того, чтобы не поскупиться своими прошлым, поступками и убеждениями.

Кивнув девушкам, я пошёл на своё место.

Усевшись на вытянутом из-под стола стуле, я вынул из сумки недочитанную книгу. Закладка оставалась там же, где и была до начала экскурсии.

Когда я начал читать, застывшее было время вновь побежало вперёд.

На столе лежал мозаичный чехол для чайника с примостившимися на нём шоколадками и булочками. Возле него стояли чашка и кружка, от которых поднимался пар.

Видимо, вода закипела только что, потому что по комнате разливался тёплый аромат чая.

Однако температура в комнате стала понемногу падать.

Юкиношьта пронзила меня холодным взглядом.

– Всё же пришёл.

– Ага, вроде того, – равнодушно ответил я, перевернув страницу, хоть и прочитал меньше её половины.

Юкиношьта замолчала.

Юигахама бросила на меня нерешительный взгляд, но в итоге просто сделала глоток из своей кружки.

Однако воздух в комнате оставался спёртым. Всё в ней будто спрашивало меня, зачем я пришёл.

Осуждающая тишина всё длилась и длилась.

Мои глаза бегали по строчкам в книге. Я сидел, опираясь на спинку стула и опустив плечи. Так обычно и начиналось то бессмысленное время, когда я бессознательно начинал высчитывать, сколько страниц осталось до конца книги и времени до последнего звонка.

Кто-то откашлялся и, шурша одеждой, заёрничал.

Я слышал даже тиканье часов.

Юигахама, словно это включило её, сделала короткий вдох и заговорила:

– А, кстати, все вели себя нормально. Ну, это, все…

На середине фразы она стихла, словно спёртый воздух на неё давил. Но мы с Юкиношьтой смотрели прямо на неё.

Под «всеми» она явно имела в виду Эбину-сан и Тобе, а возможно, и Хаяму с Миурой, да и всех остальных.

Но она была права. После экскурсии эта группа ничуть не изменилась. Её члены как были друзьями, так ими и остались, причём это можно было понять с одного взгляда.

– Действительно, взглянув на них, я сразу понял, что всё в порядке.

Не то чтобы я гордился тем, что сделал. На самом деле это, пожалуй, было худшим, что можно было сделать вообще. Но то, что я ничего не испортил, вытащило меня из пропасти.

Поэтому мне нечего было стесняться субъективизма.

– Ясно. Тогда всё хорошо, – произнесла Юкиношьта, погладив пальцем ободок своей чашки. Но по её выражению лица и усталому взгляду, который она не сводила с поверхности чая, я понял, что до конца её наши слова не убедили.

Похоже, после первых двух фраз Юигахаме удалось собрать немного энергии, потому что она искренне засмеялась и стала играться с пучком волос у себя на голове.

– Не, я, конечно, сначала боялась, но волноваться, походу, не о чем. Все просто… как всегда.

Правда, собранная энергия в одночасье лишилась вектора силы. Юигахама опустила своё унылое лицо и тихо произнесла пустые слова:

– Я больше не понимаю, о чём они думают…

Кому она это? Я вдруг испугался, что под «всеми» она имеет в виду не только группу Хаямы.

Пока я молчал, заговорила Юкиношьта.

– Естественно. Нам никогда не понять мыслей других людей.

Услышав эти резкие слова, Юигахама стихла. Чай в её кружке уже остыл.

Заметив, что ранила её, Юкиношьта добавила:

– К тому же, даже если люди знают, что думают другие, они не обязательно это понимают.

Она протянула руку к своей чашке, с которой не спускала глаз. Несмотря на то что чай уже должен был остыть, она медленно и тщательно отпила его и бесшумно поставила чашку обратно на блюдце. Мне показалось, что сейчас ей противен любой звук.

Тишина вопрошала меня. Сказанными ей словами.

– Именно.

Зачем над этим думать, если всё и так очевидно? Юкиношьта сказала абсолютную истину, и мне не к чему было придраться. Это чистая правда.

Я вздохнул и выпрямился.

– Не переживай, короче. И нам лучше всего будет вести себя как обычно, верно?

Если мы хотим, чтобы наша жизнь осталась неизменной, к тому, что нас окружает, нужно относиться соответствующе. Узы человеческих взаимоотношений слишком просто разбить. Они выкованы из множества внешних и внутренних факторов.

– Вести себя как обычно, – медленно повторила за мной Юигахама. – Угу, – кивнула она, выглядя, однако, неуверенной и не убеждённой.

В ответ я тоже кивнул.

Так мы решили.

Нет, так решил я.

Но кое-кто был со мной не согласен. Юкиношьта Юкино не сводила с меня глаз. Надавливая на меня своим взглядом, она медленно заговорила:

– Как обычно, говоришь?.. Ну да, для тебя это обычно.

– Ага.

Юкиношьта вздохнула.

– Значит, ты не изменишься?

Мне показалось, что где-то я это уже слышал. Но сейчас значение этих слов было совершенно иным. Они источали покорность и чувство, что что-то закончилось. В них не было ни капли тепла.

Они пронзали мою грудь.

– Ты… В общем…

Судя по тому, как резко обрывались её слова, Юкиношьта пыталась, но не могла чего-то мне сказать. Её глаза бегали по комнате, словно она надеялась найти нужные слова в каком-нибудь углу.

А-а-а. Это она явно ещё с того раза досказать хочет.

Досказать то, что когда-то проглотила.

Я расслабил своё незаметно от меня напрягшееся было тело и стал ждать, когда она что-нибудь скажет.

Юкиношьта сжала край своей юбки. Её плечи чуть заметно дрожали. Когда она, наконец, обрела уверенность в себе, её рот раскрылся.

Но слова из него никак не выходили.

– Ю-Юкинон! Н-ну, знаешь…

Юигахама с силой поставила кружку на стол и, в надежде всё обсудить, влезла в наш разговор. Казалось, она почувствовала, что слова, которые застряли во рту Юкиношьты, не должны его покидать.

Но она только оттягивала неизбежное. По тому, как она пыталась сделать вид, будто ничего не замечает, было видно, что она пытается всё замять, засунуть под матрас.

Воздух не стал ни капельки свежее, и эти двое так и молчали, подыскивая слова.

Сколько времени уже прошло? Они как будто иголку в стоне сена ищут, так долго это продолжается. Одна секундная стрелка настенных часов и движется.

Но тут раздался спасающий впустую тратившееся время стук в дверь.

Мы одновременно перевели на неё взгляды, но стучавший молчал.

И не стучал.

– Входите, – произнёс я. Не то чтобы громко, но стоящий за дверью человек меня услышал.

Дверь шумно раскрылась.

– С твоего позволения.

В проёме появилась Хирацука-сенсей.

Примечания

Иллюстрации

На главную

Глава 2